Кровник смотрящего
Шрифт:
— Вспомнилось сразу все то горе, что я там изведал… Знаешь, меня даже слеза прошибла. — В этот раз трещина в его голосе была особенно явственна. — Вот глянь сюда, — он выставил ладонь и ткнул в синий перстень у основания среднего пальца. На нем был выколот квадрат с крестом посредине. Наколка говорила о том, что сиделец лишился родителей, когда сидел в тюрьме. — Видишь? Пока на малолетке сидел, мать померла. Да разве кто отпустит, чтобы похоронить! Иноки-то увидели у меня слезы, отворачиваются, спрашивать не решаются. Не принято это у нас… На малолетке тоже ни о чем не расспрашивали. Ну вот, зашли мы в монастырь, все прибрано, красиво. Даже цветы растут на клумбах. А у меня перед глазами совсем другая картина стоит. Вышки по периметру монастырских стен, дубаки с автоматами и лай собак слышится… Знаешь, мне часто сон снится — двор тюремный, а я посередине стою! — Глаза Святого зло сверкнули, что совсем не вязалось с его монашеским одеянием и голосом, который звучал на редкость умиротворенно. — Так вот, зашел я туда, где хата моя была. Постоял немного… Теперь там монашеская келья. Благолепие одно! Там, где мой шконарь был, теперь икона с лампадкой курится. Спросил я у братии, зэки-то в снах их не навещают? Ведь столько здесь душ загубленных сгинуло!
Чертанов невольно поежился, его проняло от рассказа Герасима.
— И что же они тебе ответили?
Теплоход медленно поворачивал за мысок, еще минуты две, и он скроется.
— Сказали, что сначала приходили… Особенно досаждал покойник один, с веревкой на шее. Встанет, говорят, у входа и на чернецов все поглядывает. Тут я и обмер! — честно признался Герасим. — Попросил братьев описать, как же он выглядит. Так они мне в точности Фильку Сопливого описали. Удавили мы его! Сукой он порядочной оказался, — прости меня, господи, за сквернословие, — перекрестился монах. — Фильку этого я и забыл уже давно, как будто бы он и не жил вовсе, а вот монахи мне его напомнили. Родни у Фильки не было, сам он из какого-то приюта. Вот так и сгинул не по-людски!
Чертанов загрустил.
— Ладно, — махнул рукой Герасим. — Если бы не такие люди, как Варяг да Артист, не знаю, как бы и я выжил. — На мгновение его лицо посветлело. — Оставим это, так с чем ты пришел сюда?
— Ты знаешь, что сейчас происходит за пределами вашего монастыря? — не то укорил, не то спросил Михаил.
— А зачем мне это? — безразлично пожал плечами Святой. — Телевизор я не смотрю. Книги читаю только богословские, а в них о мирской суете ни слова.
— Хорошо… Тогда я тебе скажу. Давай, может, присядем где-нибудь. Вот на это бревно, что ли…
— Давай присядем. — Слегка подобрав рясу, монах опустился на бревно.
— За последний месяц из снайперской винтовки было убито несколько бизнесменов, весьма влиятельных людей. Так вот, каждый выстрел был выполнен с расстояния почти в километр. Это тебе ни о чем не говорит? — сощурился Михаил.
Святой задумался. На лбу отчетливо прорезалась упрямая морщинка.
— Ты хочешь сказать, что это сделал кто-то из нас? Из нашей школы?
Чертанов улыбнулся:
— Молодец, догадался… Двое из этого списка отпадают. Ты этого сделать не мог, потому что монах. А потом, я проверял, ты все время в монастыре был.
Чернец невольно хмыкнул:
— Спасибо за доверие.
— Я этого тоже не делал. Иначе зачем мне тогда объявляться у тебя?
— Тоже верно. Остается еще одиннадцать человек. Как же ты их всех проверишь?
Михаил отрицательно покачал головой.
— Остальных перестреляли уже через час после того, как мы ушли. Об этом я знаю совершенно точно!
— Перестрелять их могли только «дикие гуси». Те, кто оставался в лагере, могли стать опасными свидетелями.
— Возможно, что так оно и было. Но еще в этом районе видели какую-то женщину с винтовкой. Не исключено, что это сделала именно она, или, во всяком случае, она помогала «диким гусям». Кстати, женщина уже не первый раз появляется в поле нашего внимания. Только нам никак не удается узнать, кто она такая. Остаются еще двое — Толик Амбал и Степа Беленький.
— Знаешь, ты сейчас напомнил мне про женщину, а я ведь видел, как в лагерь к Сержанту приходила какая-то, — поднял голову Герасим. — И шмыг сразу к нему в палатку. Я тогда еще подумал, нам никому с бабами не разрешает якшаться, а сам шлюх на базу приглашает.
— Значит, я не ошибаюсь. Степе Беленькому и Толику Амбалу удалось уйти за кордон, вот потому они и остались в живых. А вот остальным не повезло.
— Так они все-таки перешли границу?
— Да, им это удалось. Чекистам пришлось связываться с Интерполом, чтобы вернуть их обратно.
— Ты думаешь, что это сделал кто-то из них?
Чертанов глубоко задумался:
— Сложный вопрос… Степа Беленький уже второй год парится на киче в Казани, Петрушкин разъезд.
Монах кивнул:
— Место серьезное, вряд ли оттуда просто так упорхнешь. А что Толик Амбал?
— А Толик Амбал уже год как деревянный бушлат надел.
— Жаль, — в голосе монаха послышалась грусть, — хороший был парень.
— Я знаю, вы кентовались.
— Было такое. Как их только удалось вытащить из-за кордона? Жалко пацанов…
Душа монаха была растревожена. На какое-то время Герасим позабыл о том, что на его плечах монашеская ряса, он принялся свободно пользоваться воровской феней, словно только вчера откинулся из чалкиной деревни. Он поднял зачем-то с песка тоненький пруток, переломил его и спросил:
— Так кто же тогда еще мог стрелять?
— Ты позабыл еще про одного человека.
— Сержант?! — выдохнул Герасим.
— Он самый… Если он живой, то сейчас ему что-то под пятьдесят. Вполне боевой возраст. Более того, я уверен, что он сейчас в строю. Покой не для таких, как он.
— Это уж точно, — мрачно согласился Герасим. — Но ты же его застрелил!
— Святой, ты забываешь, где-то там была еще женщина. Я, скорее всего, ранил его. Она могла ему помочь.
— Вполне возможно… Значит, он не успокоился и продолжает заниматься своим привычным ремеслом?
— Получается, что так. Почерк точно его.
— А что это за люди, которых он застрелил? Они как-то связаны между собой?
— Крупные бизнесмены. Из одного круга. Весьма влиятельные. Люди, обладающие большими деньгами, предпочитают держаться вместе. Особенно если чувствуют, что со стороны государства им угрожают большие неприятности.
— Но почему же он стрелял именно в них?
— Я и сам ломаю голову, — честно признался Чертанов. Усмехнувшись, он добавил: — Логичнее было бы предположить, что он захочет устранить нас. Ведь мы единственные, кто может опознать его.
— Что ты намерен делать?
— Я хочу разыскать его.
— В этом я тебе не помощник, — хмуро покачал головой монах.
Чертанов тоже нахмурился:
— У меня больше никого не осталось. А если я все-таки попрошу тебя?
Святой даже не пошевелился. Но Чертанов отчетливо почувствовал, как контур нервной системы Святого завибрировал, ударив в напряженное сознание Михаила легким покалыванием. В Герасиме произошла перемена, незаметная для постороннего.