Кровник
Шрифт:
— Что, началось?
— Пока нет, — успокоил я коллегу. — Пока я только желаю понаблюдать за объектом. Приду утром. Если что, ты ничего не знаешь. А если будет совсем невтерпеж — объяснишь им, что я пошел поискать себе женщину в каком-нибудь селе.
— Они не понимают по-английски, — благоразумно поправил меня Тэд. — Как я объясню?
— Жестами, коллега, жестами, — успокоил я его. — Ну все, табурет потом поставишь на место, одеяло вытряхнешь и заправишь. Пока. — Проинструктировав британца подобным образом, я обошел дом, приставил к стене табурет, накинул на верх забора одеяло и легко пролез под масксетью наружу.
Систему охраны лагеря я раскусил еще в первый день нашего пребывания в полку. Хотя Вахид и надувал щеки, утверждая, что ни одна мышь за его периметр не проскочит, ничего сложного она из себя не представляла и была легко преодолима. При творческом подходе к делу.
По периметру территорию лагеря окружала пришпиленная к деревьям «егоза» [12] метра в полтора высотой, в три пакета. С внутренней стороны вдоль этой «егозы» гуляли круглосуточно четыре парных патруля — челночным методом каждый в своем секторе.
12
Егоза — тип колючей проволоки.
Протяженность постов была не менее четырехсот метров, а поскольку периметр имел форму эллипса и хорошо просматриваемая контрольная полоса напрочь отсутствовала, каждый патруль мог одномоментно контролировать лишь незначительную часть своего маршрута — примерно одну треть. Каким местом часовые околачивали груши в ночное время, я даже представить себе не могу. Фонариками в темное время суток на территории лагеря пользоваться категорически запрещалось, а ночные приборы, насколько я успел разобраться, выдавались только на операции.
Собаками в охранных целях здесь не пользовались. «Командир запретил нахождение собак на территории лагеря, — заметил по этому поводу Имран, когда я удивился, отчего это в лагере так тихо. — Собаки по ночам так сильно лают, что могут выдать месторасположение полка. Вдруг вражеская разведка будет отираться где-нибудь поблизости? И потом, командир вообще не любит собак. В детстве его покусала какая-то овчарка, вот и остались впечатления на всю жизнь…»
Пробелы в организации патрулирования с лихвой компенсировали мины, защищавшие лагерь лучше самого бдительного часового.
— Когда лагерь оборудовали, двести ящиков эргэдэшек ушло, — обмолвился сегодня после обеда зам по снабжению Исмаил, когда рассказывал о боевом обеспечении полка. Я взял эту информацию на заметку, хотя и слушал крайне рассеянно.
Четыре тысячи растяжек охраняли лагерь с длиной периметра едва ли более полутора километров. Чтобы пролезть через такую цепь заграждений по высокой траве и густому подлеску, необходимо было иметь фантастически острое зрение, ловкость фокусника и громадный запас терпения — передвигаться пришлось бы приставными шажками, аккуратно отводя руками каждый кустик, каждую веточку.
Ночью соваться в лагерь, кроме как через КПП, вообще не стоило. Разве что в целях самоубийства. В общем, насчет мыши я не знаю, а насчет проникновения в лагерь посторонних людей Вахид мог не волноваться. По земле забраться на территорию полка было невозможно…
Спрыгнув на траву с обратной стороны ограждения изолятора, я осторожно пробрался вдоль пустующих летних классов к посыпанной гравием дорожке, расположенной вдоль периметра, и замер в кустах, натянув на лицо косынку с прорезями для глаз. Очень скоро мимо прошлепали часовые и скрьшись за поворотом дорожки, вернее за кустами.
Без особого труда просочившись под средним пакетом «егозы», я на получетвереньках отполз от ограждения метров на десять, вглядываясь в каждый дюйм травяного покрова, и где-то на девятом метре лишь чудом не напоролся на растяжку, поставленную не по правилам: граната в траве, а второй конец проволоки протянут наискосок, под углом 45 градусов, и закреплен за нижнюю ветку дуба. Вот сволочи! Растяжки положено ставить от колышка к колышку. Бывалый человек знает об этом и внимательно смотрит под ноги, не обращая особого внимания на нижние ветки деревьев…
Решив более не испытывать судьбу, я вскарабкался на следующее дерево и метрах в пяти от земли затаился, переводя дыхание и прислушиваясь. Спустя пару минут часовые прошли обратно, размахивая руками и смеясь — отвратно несут службу! А еще мнят себя образцовыми бойцами… Когда они скрылись за кустами, я размотал трос, надел рукавицы и забросил кошку на ветку соседнего дуба.
— Ну, чтоб тебе долбануться. Сыч! — суеверно пробормотал я и, натянув трос, перемахнул на соседнее дерево. Получилось довольно шумно — кроссовки смачно шлепнули по стволу и со скрипом поехали вниз. Секунд десять я отчаянно скользил подошвами по коре, пытаясь зафиксироваться на слишком высоко торчавшей ветке и шурша при этом, как стая летучих мышей-вампиров. — Вспотев от напряжения, я затаился на дереве и минуты три пытался определить, заинтересовала ли моя возня часовых. Спустя три минуты парочка прошла обратно, даже не удосужившись посмотреть в мою сторону, — я прекрасно рассмотрел их кепки через листву деревьев.
Подождав, когда часовые исчезли из поля зрения, я забросил кошку на следующее дерево и уже достаточно ловко, как тренированная макака, переместился на его ствол. Таким образом я преодолел без происшествий и срывов что-то около ста метров и, рассудив, что этого вполне достаточно, спустился на землю.
Передвигаясь, как танцор-степист, я удалился от опасной зоны еще метров на тридцать и заметил, что поднимаюсь в гору. Ну что ж, теперь можно и кругаля дать. Вряд ли выше есть какие-то хитрые препятствия.
Держа в уме очертания периметра лагеря, я быстро пошел по окружности вправо, продираясь через густые кусты, и очень скоро выбрался на узкую лесную дорогу — две колеи, петлявшие меж деревьев. Одним концом дорога упиралась в шлагбаум, расположенный справа от меня метрах в ста пятидесяти. Другой же ее конец исчезал за поворотом — буквально в пятнадцати шагах слева от меня.
Итак, вот она, дорога, по которой «духи» ездят в Хатой и дальше, куда им заблагорассудится. По этой же дорожке каждый вечер командир полка отправляется черт знает куда — якобы в семью… Так, так…