Кровные братья
Шрифт:
— Никаких проблем, Геральд Викторович. Я уже давно свою вторую скрипку держу здесь, на работе. Мне, знаете, как-то всегда казалось, что здесь, в железном шкафу, почти что сейфе, как-то надежнее, чем дома. Конечно, сегодняшнее происшествие заставит многое пересмотреть.
— Огромное вам спасибо, Михаил Семенович, и… ни пуха ни пера! Всем нам!
— К черту, Геральд Викторович!
Урегулировав вопрос со скрипкой — а в сложившихся обстоятельствах можно было считать, что решить его удалось и быстро, и успешно, и почти что безболезненно, — Владимирский немедленно вызвал главного администратора, препоручив тому немедленно заняться необходимыми контактами с органами власти. И несмотря на рьяную демонстрацию последним бурного возмущения случившимся, шумного и многословного негодования
Тем временем прозвучал третий звонок. Концерт продолжался.
— Ну, Турецкий, что скажешь? Неужели и такой Чайковский тебя не убедил?
— Безусловно убедил. Меня только очень волнует состояние твоих конечностей.
— В смысле?
— Ты аплодировала с такой силой, что я серьезно опасаюсь за целостность и сохранность твоих рук.
— Да иди ты!
Конечно же Александр Борисович несколько лукавил. Завершив в далеком детстве свое музыкальное образование после трех или четырех уроков игры на фортепиано, Турецкий, к счастью, не успел за это короткое время выработать стойкое отвращение к извлекаемым из различных музыкальных инструментов звукам, которое обычно приобретают насильственно обучаемые ненавистному искусству юные особы. Но и взрастить в себе некоторый опыт даже в пассивном, чисто слушательском восприятии классической музыки ему также не довелось. Однако, будучи от природы человеком, наделенным великолепной интуицией — и не только в своих сугубо профессиональных занятиях, — зерна настоящего и подлинного от всяческих мусорных плевел он умел отличать безошибочно. И эта интуиция подсказывала ему, что сегодня они присутствовали не просто на концерте, а на некоем священнодействии, где это самое подлинное, великое и уникальное было продемонстрировано в полном объеме.
Что же касается показного равнодушия и повышенной ироничности, то в них воплощалась своего рода защитная реакция многоопытного юриста. Дай только Ирине волю, тут же пойдут всякие там «рубато»-«пиццикато», «экспрессия», «интонация» и прочие заумные термины, в которых Турецкий абсолютно ничего не смыслил. А кому же хочется демонстрировать себя полным профаном, даже если разговор затрагивает ну абсолютно чуждые ему области и материи?
— Нет-нет, я действительно очень рад, что ты вытащила меня на этот концерт. Надо, конечно, иногда…
— Ловлю на слове!
Пробираясь к выходу, Турецкий наметанным взглядом не мог не отметить появление в среде слушателей нескольких характерных фигур, которые не столько были озабочены скорейшим получением своей верхней одежды, сколько присматривались к толпе, как бы кого-то выискивая.
— О, чую дух родных кабинетов. Прилично охраняют, однако, поклонников международного светила.
— Ты, Шурик, совсем оторвался от жизни, вращаясь в своих высоких инстанциях. А охраняют сейчас не только твоих министров и депутатов, но и простых смертных, даже тухлых интеллигентов, посещающих симфонические концерты. Тем более сегодня, на концерте скрипача из Израиля.
— Во-первых, он не из Израиля, а из Лондона…
— Это одно и то же.
— Здрасте!
— Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду.
— А во-вторых, перед началом концерта никаких особых мер безопасности я не заметил, а это значит… — За неспешной беседой достойная пара миновала между тем массивную входную дверь, и сразу же в глаза бросились мигалки нескольких милицейских машин. — Ну вот, пожалуйста, еще и милиция в усиленном составе! Это безусловно означает, что за время концерта что-то такое случилось.
— А еще это значит, что сейчас правая рука генпрокурора А. Б. Турецкий бросит на произвол судьбы свою даму и помчится выяснять, что там происходит.
— Ни в коем случае! Первый помощник генпрокурора сегодня отдыхает. Имеет право, в конце концов?!
— Так что, дама может надеяться на некоторое внимание?
— Не только на внимание, но и на настойчивое ухаживание. А посему… посему… Как насчет ужина где-нибудь в симпатичном месте?
— Уж не соблазняете ли вы меня, господин государственный советник юстиции?
— Безусловно!
— Ну что ж, перед таким напором трудно устоять…
— Так куда?
— Ой, Шурик, да куда хочешь, решай сам.
Подобные празднично-сюрпризные вечера случались в их семейной жизни столь редко, что Ирине действительно ничего определенного не приходило в голову. А посему наилучшее — полностью довериться выбору мужа.
Турецкий на мгновение прикрыл глаза, потер переносицу и решительно повернул ключ в замке зажигания.
«Гигант, Герка, поистине гигант! После такого удара суметь так собраться, настроиться и выдать на чужом инструменте нечто совершенно невероятное!» Уж кто-кто, а Юрий Владимирский, сам десятки раз игравший этот популярнейший концерт, многократно аккомпанировавший его различным солистам, как никто мог по достоинству оценить свежесть, оригинальность и истинную глубину исполнения Райцера.
Отгремели безумные овации, авансцена похожа была на витрину роскошного цветочного магазина, демонстрирующего коллекционные корзины и букеты. Настало время окунуться в не слишком радостные послеконцертные следственные будни.
Оперативная группа, прибывшая вскоре после начала второго отделения, уже проделала значительную работу. Тщательнейшим образом был исследован замок в артистической Райцера, на котором не обнаружилось ни малейшего намека на следы взлома. Совершенно очевидно, что открывали его обычным, нормальным ключом, а следовательно, в организации похищения был задействован кто-то из своих, имеющих доступ к щиту, на котором располагались ключи. Были дотошно опрошены сотрудники охраны, сидевшие на служебном входе. Безрезультатно. Два молодых парня начали работать совсем недавно, далеко не всех артистов огромного коллектива знали еще в лицо, а любая репетиция или концерт всегда сопряжены с многочисленными перемещениями участников: кто-то входит, кто-то выходит, вновь возвращается — и так до бесконечности, большинство с футлярами, чехлами от музыкальных инструментов, портфелями и даже чемоданами. За всеми не углядишь. Одному из охранников, правда, как-то бросился в глаза вышедший вскоре после начала антракта человек в шикарном кожаном пальто с поднятым воротником и очень красивой норковой шапке. Но ничего предосудительного в его поведении не было, а если что и могло показаться странным, так это несоответствие очень качественной и дорогой одежды слишком уж зачуханному и ободранному скрипичному футляру. Но опять-таки никаким криминалом тут не пахло, и охранник не счел необходимым поинтересоваться личностью кожаного господина.
Райцера и Владимирского, уставших и даже измочаленных прошедшим тяжелым концертом, отпустили довольно быстро. Все, что они могли сообщить на данный момент следствию, было уже запротоколировано, а поиск каких-то возможных нюансов и тайных пружин происшедшего вряд ли мог разрешиться сиюминутно.
— Знаешь что, Герка, нечего нам сегодня сидеть как двум сычам — каждый в своем углу. Поехали ко мне.
— Ну я не знаю… Беспокоить твою жену…
— Жена вот уже две недели пьет водичку в Карловых Варах. Я, собственно, изначально предполагал, что ты будешь жить у меня. Но в Министерстве культуры встали на дыбы: «Как вы не понимаете, Юрий Васильевич, столь важный и значительный визит… Придавать ему оттенок частной поездки совершенно недопустимо!» Ну я и «проникся» государственными интересами. А уж сейчас… Да пошли они все к черту!
Посиделки не получились ни веселыми, ни многословными. Не то было настроение.
— Ну для концерта в Петербурге ты, естественно, возьмешь мою скрипку.
— После случившегося даже и не знаю: возможно ли так рисковать?
— Это не твоя забота. Я завтра переверну все министерство — и будь спокоен: они сумеют обеспечить надежную охрану.
— Одного не понимаю, Юра: зачем? Зачем красть скрипку, которую никогда никому нельзя будет показать, кроме разве что таких же приятелей-ворюг, а уж тем более использовать ее по прямому назначению. Впрочем, возможно, будущий хозяин моего Страдивари умеет играть что-нибудь типа: «Жили у бабуси два веселых гуся». Погиб инструмент.