Кровные братья
Шрифт:
— Понятно. А ваш партнер?
— Вы имеете в виду Олега? Ну Олежек не просто партнер. Он — друг детства. «Кровный брат». Олег долгое время был моим заместителем в нашей компании, после того как мы решили расширить рамки нашей деятельности, возглавил собственное дело. В настоящее время он лично владеет огромной сетью деликатесных продуктовых супермаркетов.
— Таким образом, он тоже был заинтересован дружить с Выхиным, — понимающе кивнул Турецкий. — А кто мог его «заказать»? У него были враги?
— Вас ведь не интересуют мои домыслы, — бизнесмен внимательно посмотрел на юриста, — а интересует вас то, что я знаю, верно? Так вот: я не знаю ничего.
— Почему же, — Турецкий вторично напряг мускулы, побеждая тугой тренажер, — домыслы тоже могут быть полезны. Меня интересует все. Кого вы подозреваете?
— Да я на самом-то деле никого конкретно не подозреваю. Просто мне кажется очевидным, что так же, как мы с Олегом Лисицыным были заинтересованы в выхинском проекте, так же другие были не заинтересованы. Более того, для кого-то снос рынка мог быть гибельным, что теоретически могло подвигнуть этих людей…
— Вы говорите о конкретных людях? Вы их знаете?
— Нет, не знаю. Я только предполагаю — математически, — что у каждого проекта есть не только интересанты, но и противники.
— Я понял вас, Анатолий Николаевич. А теперь расскажите о картине.
— О картине?
— Да. — Турецкий встал с тренажера. — О картине Азовского, которую вы с Лисицыным подарили покойному Николаю Выхину.
Орликов в третий раз на протяжении беседы посмотрел на Турецкого умным, цепким, испытующим взглядом.
— Ну, во-первых, — наконец улыбнулся он, — речь идет, конечно, о копии.
— Копии? — радостно рассмеялся Турецкий. «Черт тебя возьми! — подумал он про себя. — Ты умен, в этом тебе не отказать. Не захотел идти в ловушку, так заботливо мною приготовленную».
— Точнее даже, — любезным тоном продолжал Орликов, — это не копия, а стилизация.
— Я понимаю. А чья это вообще была идея?
— Идея была моя, потому что мы как-то с Колей… простите, с Николаем Ефремовичем — покойным — разговорились, и оказалось, что мы оба любим русскую живопись девятнадцатого века.
— И вы решили подарить ему именно копию, — подчеркнул Турецкий, — ой, то есть, простите, стилизацию.
— Ну специально такой задачи не стояло, — еще более любезно, чем раньше, продолжал бизнесмен.
— А где вы приобрели картину?
— У моего друга Олега есть связи, — начал Анатолий Николаевич.
— Это у «кровного брата»? То есть у Олега Лисицына?
— Да, именно у него.
— Простите, я вас перебил. Итак, у него есть связи…
— Да, связи в артистических кругах.
— Вот как, — улыбнулся Александр Борисович.
— Олег увлекается коллекционированием — антиквариата, живописи, старинных инструментов.
— Музыкальных инструментов? — Турецкий невероятно оживился и обрадовался.
— Да, а почему вас это удивляет?
— Нет-нет, продолжайте.
— Олег посоветовался с одним искусствоведом, который связан со многими художниками и частными галереями, и тот порекомендовал нам отличную стилизацию под художника Азовского.
— А кто такой этот искусствовед?
— Его зовут Ростислав Вишневский. Отчество не помню, а телефон могу поискать, но будет проще, если вы возьмете у Олега. Это больше его знакомый, чем мой.
— Спасибо вам, Анатолий Николаевич. — Турецкий протянул Орликову руку. — На сегодня у меня все, а если вам придет в голову какое-то соображение — любое! — пожалуйста, сразу позвоните мне.
В то самое время, пока Турецкий вел разлюбезную беседу с Анатолием Орликовым, его закадычный дружок Слава Грязнов общался с Олегом Лисицыным.
Олег Сергеевич встретил гостя неприязненно и даже довольно нагловато:
— Сколько можно, господа? Я уже все рассказал. Вы зря отнимаете у меня время, а оно, между прочим, денег стоит.
Но, узнав, что перед ним — генерал милиции, бывший в свое время начальником МУРа, резко изменил тон. Было ясно, что с таким высоким чином Лисицын ссориться не хочет. Он пригласил Вячеслава Ивановича в гостиную и даже предложил выпить, от чего Грязнов, вежливо поблагодарив, отказался.
Вообще Лисицын произвел на Грязнова странное впечатление. Что-то в нем было от булгаковского Шарикова — какая-то наглость в водянистых глазах, развязность манер. Хотя все это прикрыто дорогим костюмом, сдобрено модным парфюмом, украшено золотом и обработано эксклюзивным парикмахером… но ничем не скроешь этот волчий взгляд городской шпаны. На вопросы Лисицын отвечал спокойно, толково, вежливо. Почти не сбивался на жаргон. И все-таки что-то мешало.
«Э-э-э… — прищурился Грязнов, которого еще никогда не подводил годами натренированный глаз. — А ты ведь, дружок мой ситный, сидел! Сидел-сиде-ел! Ну-ка, не забыть бы мне проверить твое досье. Руку на отсечение…»
— Скажите, Олег Сергеевич, вы давно знакомы с этим самым господином… Вишневским? — Грязнов продолжил расспросы. — Опишите мне его. Кто он такой?
Лисицын хмыкнул:
— Ростик, то есть, простите, Ростислав э-э… Львович, он это… искусствовед. Когда-то хотел, типа, художником стать, но видно, кишка тонка оказалась. Семья у него какая-то вся из себя крутая…
— В смысле?
— Ну они там все, с понтом, дворяне, до революции сильно богатые были.
— Ага, понятно.
— В общем, семья приличная, а сам вышел вырожденец, — неожиданно и как-то похабно хихикнул Олег.
— Что вы имеете в виду? — поднял брови Вячеслав Иванович.
— Ну он это… короче, голубой.
— Ах это, — облегченно и даже разочарованно вздохнул Грязнов. — Ну это бывает. А чем он конкретно занимается?
— Да вы спросите его сами. Я точно не знаю. Он несколько раз давал мне советы — вот и все.