Кровные узы, или История одной ошибки
Шрифт:
– Как голова Бена? – спросил дядя Маркус.
– Лучше, – сказала я. – Хотя он все еще принимает обезболивающие.
– Знаешь, кого он мне напоминает?
– Кого?
– Твоего отца.
Он произнес это тихо, как будто не хотел, чтобы услышала мама.
– Неужели?
Я постаралась представить Бена и отца, стоящих рядом.
– Да, точно. – Дядя Маркус положил локти на колени и посмотрел на Бена. – Рост, телосложение. Джейми был примерно такого же роста. Карие глаза. Одинаковые темные, вьющиеся волосы. Лица разные, кто спорит. Но эта… мускульная сила или как ее назвать. Все, что нужно
Он передернул плечами.
Мне нравилось, когда он говорил о моем отце. Мне нравилось, когда о нем говорили все, за исключением преподобного Билла.
Мне было пять или шесть лет, когда я спросила отца, что означает слово «сочувствие». Мы сидели на палубе плавучей базы, болтали ногами и смотрели на дельфинов. Я провела пальцами по буквам его татуировки.
– Это означает чувствовать то, что чувствуют другие люди, – сказал он. – Ты помнишь, как поцеловала мне больной палец вчера, когда я ударил его молотком?
– Ага.
Он чинил лестницу и крепко выругался, чего я никогда не слышала раньше.
– Ты ведь была огорчена, что я поранил палец?
Я кивнула.
– Это и есть сочувствие. Я вытатуировал это слово на руке, чтобы оно напоминало мне о чувствах других людей. – Он долго молча смотрел на океан, и я подумала, что наш разговор окончен. Но потом он добавил: – Если у тебя есть сочувствие, то страдания других людей могут заставить тебя переживать больше, чем твои собственные.
Даже в этом возрасте я поняла, что он имеет в виду. Я переживала, когда что-нибудь случалось с Энди. Когда он падал, потому что его маленькие ножки еще не очень крепко стояли на земле, или когда совал свои пальчики в щель между дверью и косяком. Я рыдала так сильно, что мама обычно сначала не могла понять, кто из нас ушибся.
Когда я узнала, что Энди мог оказаться в горящей церкви, и не только он, но и другие дети, паника, которую я почувствовала, могла просто передаться мне от них.
– Я очень переживал за него, – сказал дядя Маркус.
Я с трудом заставила свое отстраненное сознание вернуться к нашему разговору.
– За кого? За папу или за Бена?
– За Бена, – сказал дядя Маркус. – У него поначалу были проблемы на службе, и я не думал, что он выдержит. Клаустрофобия. Но ему все удается, он теперь практически ничего не боится. После пожара в Друри, – он покачал головой, – я понял, что ошибался в нем. Он показал, на что способен, – так и рвался в огонь.
И в это мгновение я поняла, что мой мозг застилал не туман. Это был дым.
9
Маркус
Был прекрасный день для большой воды, и все любители оценили это. Я остановился на ступеньках дома Лорел, чтобы посмотреть на залив Стамп. Парусные суда, байдарки, моторные лодки… Мной овладела зависть. У меня были байдарка и небольшая моторка. Байдарку я использовал для тренировок, а моторку – для рыбной ловли и вечерних прогулок вдоль островов во время редких свиданий с барышнями.
Я нажал звонок над дверью Лорел.
Почти каждое воскресенье у меня был выходной, и я проводил его с Энди. Мы играли в мяч, ходили на каток, удили рыбу с пристани. Мэгги обычно присоединялась к нам, но в последнее время у нее появились более интересные занятия. Я понимал
Мне нравилось проводить время с Энди. Он нуждался в мужчине, который смог бы заменить ему отца.
Моя красавица-племянница открыла дверь и чмокнула меня в щеку. Не так давно я встречался с женщиной, которая оказалась слишком большой интеллектуалкой, но кое-чему она меня научила. Когда мы ездили в Вашингтон, то побывали в Национальной галерее, в зале, в котором имелось множество картин с изображением женщин. У большинства из них были густые вьющиеся волосы и большие глаза с тяжелыми веками.
– Эти картины напоминают мне мою племянницу, – заметил я.
– Неужели? – сказала моя девушка. – Она выглядит как натурщица прерафаэлитов?
«А кто это?» – подумал я.
– Мне бы хотелось на нее посмотреть.
Мы расстались раньше, чем она смогла познакомиться с Мэгги, но с тех пор, когда я видел мою племянницу, термин прерафаэлиты всплывал в моем мозгу, хотя я понятия не имел, кто это такие. Я бы отдал свою правую руку – обе свои руки – за то, чтобы Джейми смог увидеть длинноволосую, длинноногую красавицу, в которую превратилась его дочка.
– Что ты собираешься сегодня делать, Мэгс?
– Буду заниматься вместе с Эмбер. На следующей неделе экзамены.
Я сел на ступеньки лестницы, которая вела на второй этаж.
– Ну что, теперь ты видишь свет в конце туннеля?
Она кивнула.
– Можешь отметить в календаре церемонию вручения дипломов об окончании.
– Не могу поверить, что на будущий год ты уедешь.
– Ну, не так уж далеко – в Уилмингтон.
– Это больше, чем география, детка, – сказал я.
Она бросила взгляд наверх и понизила голос:
– Как мама одна будет справляться с Энди?
– Послушай, но ведь я-то никуда не уезжаю. Твоей маме надо лишь сказать одно слово, и я буду здесь.
– Я знаю.
– Ты уже решила насчет своей специализации?
Она покачала головой:
– Что-нибудь между психологией и бизнесом.
Я не мог себе представить прерафаэлитскую девушку в одном из этих жестких, в мелкую полоску, деловых пиджаков. Впрочем, это ее выбор. Я не скажу ни слова.
– У тебя имелось достаточно времени, чтобы выбрать.
Мэгги перебросила свой рюкзачок через плечо.
– Они выяснили причину пожара?
Я пожал плечами:
– Все еще ждем результата из лаборатории.
– А правда, что ты за это отвечаешь? – спросила она.
– Со стороны местных властей. Но поскольку имеются несчастные случаи со смертельным исходом, то подключилось ФБР.
– Ах да, верно. Тот человек, который говорил с Энди в госпитале.
– Ага. – Я встал. – Твой брат наверху?
– Да. – Она улыбнулась. – Ради любопытства загляни в его комнату. Она похожа на магазин Холлмарк [4] . Да, и еще – мама просила не напоминать ему о том, что он хочет написать книгу. Она надеется, что Энди забудет об этом.
4
Крупная американская сеть магазинов подарков и сувениров.