Кровопролития на Юге

Дюма-отец Александр

Тут Кавалье привстает на стременах, так что голова его возвышается надо всеми, и голосом достаточно звучным, чтобы слышно было всем его людям и даже неприятелю, произносит:

— Дети мои, если нам недостанет отваги, нас схватят и колесуют. Нам осталось одно средство спасения — идти напролом и пробиться сквозь строй солдат. Сомкните ряды и следуйте за мной.

Едва вымолвив эти слова, он первый устремился на врага, за ним — весь его отряд, сплотившийся, словно единая глыба, вокруг которой стеснились три подразделения королевский войск. Закипает рукопашная: из-за тесноты нельзя ни заряжать, ни стрелять; все рубятся саблями, колют врага штыками; королевские солдаты и рубашечники

вцепляются друг другу в горло и в волосы. Адская схватка продолжается час, Кавалье теряет пятерых, противник вдвое больше. Наконец во главе примерно двухсот человек Кавалье прорывается сквозь толпу врагов и получает минутную передышку; озираясь, он видит, что находится как бы в середине огромного цирка и кругом полно врагов; тогда он устремляется к мосту, который показался ему наиболее слабым звеном и который охраняет сотня драгун.

Затем он делит свой отряд на две части; первая во главе с Раванелем и Катина будет форсировать мост, а вторая, под его командованием, прикрывать отступление. Итак, он разворачивается, ощетинивается, как дикий кабан, и встречает врага лицом к лицу.

Внезапно за спиной он слышит отчаянные крики: мост взят, но вместо того, чтобы охранять его, пока по нему не пройдет военачальник, рубашечники рассыпались по равнине и бегут. Но тут перед ними с пистолетом в руке вырастает ребенок и останавливает бегущих.

Это младший брат Кавалье: вскочив на одного из камаргских низкорослых коней, потомков той арабской породы, что осталась в Лангедоке после испанских мавров, вооруженный саблей и карабином, подобранным по росту, ребенок останавливает бегущих мужчин.

— Куда вы? — кричит он. — Не удирайте, как трусы, вернитесь к реке, дайте отпор врагу и помогите моему брату отступить.

Устыдившись упреков, рубашечники останавливаются, смыкают ряды, возвращаются к реке и открывают стрельбу, под прикрытием которой Кавалье вступает на мост и проходит по нему, не получив ни единой царапины, хотя конь под ним весь изранен, а ему самому пришлось трижды сменить саблю.

Затем битва продолжается, но Кавалье незаметно подготавливает отступление: изрезанная рвами равнина, сгущающиеся сумерки, ближний лес, который может послужить убежищем, — все начинает ему благоприятствовать; тем не менее его арьергард продолжает отражать атаки и оставлять за собой убитых; наконец тьма опускается над победителями и побежденными; битва длилась десять часов; Кавалье потерял более пятисот человек, королевские войска — около тысячи.

«Кавалье, — говорит в своих мемуарах г-н де Виллар, — вел себя в этот день так, что изумил всех: и кто бы не изумился, видя, как безвестный человек, не обладающий никаким военным опытом, действует в самых затруднительных и тяжких обстоятельствах не хуже выдающегося полководца? За ним погнался какой-то драгун. Кавалье выстрелил в него из карабина и убил под ним лошадь. Тогда драгун выстрелил в него тоже, но промахнулся; под самим Кавалье было убито два коня — один в начале боя, другой под конец, и оба раза Кавалье выходил из положения, пересев в первый раз на коня одного из драгун, а во второй — заставив спешиться своего же солдата».

Со своей стороны, г-н де Монревель вел себя как храбрый военачальник, всегда появляясь там, где была опасность, и воодушевляя солдат и офицеров собственным примером; рядом с ним был убит один ирландский капитан, смертельно ранен другой, слегка задет третий. Гранваль также творил чудеса; под ним был убит конь, и г-н де Монревель пожаловал ему другого, весьма ценного, чтобы преследовать рубашечников. Затем г-н де Монревель уступил место г-ну де Виллару, чем дал Кавалье повод говорить, что так-то, мол, он прощается со своими друзьями.

Тем не менее

хоть эта битва и доставила Кавалье новые лавры, так что даже враги признали его полководцем, но в то же время самые светлые его надежды оказались развеяны. Он остановился близ Пьер дона, чтобы собрать остатки своего войска — и в самом деле, то были не более чем остатки. Большая часть его людей лишилась оружия, побросав его, чтобы легче было отступать; очень многие не могли нести службу по причине ранений; и наконец, почти вся кавалерия была истреблена, а некоторые всадники оставили коней, чтобы перебраться через глубокие рвы, когда убегали от гнавшихся за ними драгун.

Между тем все королевские войска пришли в движение, и оставаться долее в Пьердоне было бы со стороны Кавалье неосторожностью; поэтому ночью он снял лагерь и, переправившись через Гардон, укрылся в лесах, окружавших Йезе, в надежде, что враги не посмеют его преследовать. Два дня все было спокойно, и за два дня его отряд как следует отдохнул, благо в лесу находилась огромная пещера, издавна служившая рубашечникам и складом, и арсеналом, — там прятали зерно, сено, оружие и порох. Помимо этих двух назначений, теперь Кавалье употребил ее под лазарет: туда перенесли раненых, о которых наконец-то можно было позаботиться.

Но вскоре Кавалье был вынужден покинуть лес близ Йезе, как ни надеялся он укрыться здесь от погони; дело в том, что как-то раз, возвращаясь от раненых, которых он навещал в укромной пещере, он наткнулся на сотню разбойников, проникших в лес; они захватили бы его в плен, если бы он с обычной своей ловкостью и отвагой не спрыгнул с вершины скалы высотой более двадцати футов: разбойники открыли по нему огонь, но ни одна пуля его не задела. Кавалье вернулся к своему отряду и, опасаясь привлечь туда королевские войска, стал отступать, чтобы увести противника от пещеры, имевшей для него огромное значение, поскольку в ней хранились все припасы.

Но для Кавалье настал миг, когда удача устала ему сопутствовать и отвернулась от него. На одну женщину из деревни Йезе, которую иногда видели, когда она шла к лесу то с корзинкой в руке, то с коробом на голове, пало подозрение в том, что она носит пищу прячущимся рубашечниками. На основании этих улик ее задержали и препроводили к командиру королевских солдат по имени Лаланд, который для начала посулил ей, что ее вздернут, коль скоро она не объяснит без всяких уверток цель своих столь частых прогулок. Она прибегла к отговоркам, которые навлекли на нее еще большие подозрения, и Лаланд, не потрудившись даже спросить у нее, зачем она ходила в лес, отправил ее. на виселицу; но старуха твердой поступью пошла к месту казни, и генерал уже было поверил, что ничего от нее не узнает, как вдруг у подножия виселицы мужество ее покинуло; она попросила, чтобы ее отвели назад к генералу и в обмен на жизнь рассказала все.

Тогда г-н де Лаланд поставил ее впереди мощного отряда «головорезов» и заставил вести его до самой пещеры, которую королевские солдаты ни за что бы не отыскали, если бы им не указали ее, — так надежно вход был укрыт среди скал и зарослей. Первое, что они увидели, было три десятка раненых. «Головорезы» набросились на них и прикончили; истребив всех, двинулись дальше и со все возрастающим удивлением обнаружили много такого, чего не чаяли увидеть: груды зерна, мешки муки, бочки с вином, с водкой, каштаны, картофель; далее ящики с мазями, снадобьями, корпией и, наконец, целый арсенал ружей, шпаг, штыков, готового пороха, серы, селитры и угля для его изготовления — словом, все вплоть до ручных мельниц, в которых порох мелют. Лаланд сдержал слово: за подобные сокровища не жаль было сохранить жизнь одной старухе.