Круг Александра
Шрифт:
— Это Дас, — сказал Хина и, достав из ножен свой меч, положил его перед Кубаром.
Теперь его ожидало сравнение достоинств клинков, подумал Кубар — еще один обычай, переживший эпохи, и тут же он осознал истинное значение предстоящей сцены. Это был распространенный ритуал, но в данной ситуации качество его оружия могло стать еще и доказательством.
— А это Тагак, выкованный из чистейшей стали, неизвестной мастерам вашего мира.
Когда на выскользнувшем из ножен мече заиграли лучи потускневшего солнца, многие из присутствующих воинов не смогли сдержать удивленных возгласов. Кубар
Сухожилия на руках Хины вздулись, и, постепенно сгибая клинок, он соединил острие с рукояткой. Все воины затихли. Их собственные мечи давно бы сломались, не выдержав напряжения. Когда Хина отпустил кончик меча, лезвие, со свистом прорезав воздух, вернулось в исходное положение.
— Это настоящий клинок наших предков, — тихо произнес Хина, рассматривая волнистые узоры, застывшие на стальном лезвии, которое можно было бы назвать совершенным, если бы не зазубрина возле самой рукоятки.
— Тагак, — промолвил Пага. — А я теперь ношу парный меч, клинок Клиарна — Тусту.
С этими словами он достал из ножен свой меч и положил его рядом с первым. Два клинка были абсолютно идентичными, вплоть до зазубрины у рукоятки. Хина наклонился и коснулся пальцем единственного изъяна сначала на одном лезвии, затем на другом.
Встанем все вместе, один к одному,
Сталь блеснула огнем,
Встанем все вместе, плечом к плечу,
Брат отдал свою жизнь,
Кровавая жертва сплотила народ,
И нет иного пути,
Смерть брата навеки сплотила народ,
Теперь мы все, как один.
Кубару пришлось приложить значительные усилия для того, чтобы сохранить самообладание. В ту ночь, когда погиб Клиарн, он слышал, как Шеста, постельничий, в первый раз затянул эту песню. И она сохранилась до сих пор вместе с памятью о неприятном для него эпизоде.
Хина с почтением взял в руки парные мечи и один за другим вернул их владельцам. Этим жестом он подтверждал, что они приняты в клан. Однако Хина только показал свой клинок Кубару и не предложил его осмотреть. Таким образом, он не обещал взамен свою защиту.
Кубар дал знак Паге не реагировать на скрытое оскорбление. Он понимал, что ожидать так рано полного и безоговорочного признания было бы глупо. На это потребуется время. Даже если Хина до конца поверит в его историю, все равно Хина не таг. Его старший брат правил здесь. Следовательно, Хина не мог брать под свое покровительство того, кто, возможно, не понравится брату. Он был осторожным и мудрым, каким и должен быть член правящей семьи. Кубар уже почти полюбил его, несмотря на то что он являлся представителем старой феодальной системы, вернувшейся к жизни на Колбарде.
Кубар заметил, что стало еще темнее. Освещение было таким тусклым, словно солнце закрыло грозовое облако, хотя небо на самом деле оставалось чистым. Не в силах сдержаться, он оторвал взгляд от Хины и с тревогой посмотрел на темно-синие небеса:
— Свет еще вернет свою прежнюю силу? Хина рассмеялся:
— Разумеется, ты не можешь этого знать, не так ли?
Кубар не почувствовал подвоха в этом вопросе, но понял, что первый шаг к полному признанию уже сделан. Он просто должен был доказать им всем, что величайшая легенда на самом деле вернулась к ним. Он перевел взгляд на свои руки и ноги.
Да, легенда вернулась. Пусть даже шерсть его поредела, подумал он и почесал залысину на затылке.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
— Эй, ты! Да, ты, со скошенным лбом. Наверное, до тебя никогда не дойдет, что должен делать копьеносец из первого ряда. — Голос Пармениона дрожал от гнева. — Да, придурок, я говорю именно про тебя! Выйди вперед! И ты думаешь, из тебя получится солдат? — Парменион подошел ближе и, поднявшись на цыпочки, наклонился вперед в тщетной попытке добиться, чтобы его глаза находились на одном уровне с глазами солдата. — Ну, что ты можешь мне на это сказать? Или тебя поразила немота?
Объект гнева Пармениона смог ответить ему лишь взглядом выпученных от страха глаз. Он открыл рот, словно бы собираясь что-то сказать, но произвел на свет только нечленораздельные звуки.
Парменион в отчаянии резко воздел руки к небу, и недоученный копьеносец резко отпрыгнул назад.
— Ага, ты отскочил назад! Я посмотрю, как ты отскочишь назад, когда будешь встречать свою первую атаку. Клянусь всеми богами, я воткну тебе в задницу свой меч, если ты отступишь хотя бы на один проклятый дюйм. Клянусь тебе в этом! — Его голос почти сорвался. — Я клянусь тебе тенью моего отца! Я клянусь самим Александром!
— Не нужно употреблять в клятвах мое имя.
Парменион развернулся на каблуках, и когда Александр подошел ближе, отточенным движением отсалютовал ему пикой.
— Генерал Парменион, не хотели бы вы осмотреть последние образцы оружия, изготовленные кузницей? А я тем временем поговорю с нашими людьми.
— Кузница! Да в этой вонючей дыре не наскрести металла и на пятьдесят наконечников для копий. Тем более ума для того, чтобы их сделать.
Парменион прошел через ворота обратно в город, и, заслышав его громкие проклятия, женщины загоняли домой детей и закрывали двери своих жилищ.
— Вольно, — тихо скомандовал Александр, и построенные в шеренги три сотни мужчин и несколько женщин издали дружный вздох облегчения.
Он попробовал посмотреть на них другими глазами, снова увидеть перед собой стройные ряды своего войска, лучшей в мире многотысячной фаланги, марширующей по Гавгамельской равнине, чтобы оспорить господство над всей Персидской империей. Но перед ним была лишь суровая реальность.
Его новая «армия» представляла собой оборванную, немощную, недисциплинированную банду воров и трусов. Их город был прибежищем мелких грабителей, способных напасть только на одинокого, невооруженного путника. Эти люди годились для того, чтобы нанести удар дубинкой со спины или устроить еще более отвратительную охоту на своих соседей, чтобы получить у гаварниан награду за их головы, но, как он сам мог убедиться не более десятка затемнений назад, они в панике разбежались от горсточки гафов, преследовавших их ради забавы.