Круг Матарезе

Ладлэм Роберт

– Они не были в гостиной и не слышали того, что слышала я.

– Приходилось ли вам рассказывать эту историю прежде? – задал вопрос Талейников.

– Никогда! – ответила слепая.

– Почему?

– А кому я могла рассказать все это? Посетителей у меня не бывает, кроме тех немногих людей, что живут у подножия холма и приносят мне все необходимое для жизни. Рассказать им – это значит навлечь смерть на их дома, ибо наверняка они расскажут кому-нибудь еще.

– Но история эта известна в какой-то своей части, – не отставал Талейников.

– Совсем не то, о чем я рассказала вам.

– Однако люди внизу

почему-то оберегают какую-то тайну. Сначала они пытались отослать меня восвояси, но когда я все-таки не ушел, они попытались меня убить.

– Моя внучка ничего не сказала мне об этом. – Старуха казалась озадаченной.

– Я не думаю, что у нее было для этого время, – заметил Брэй.

Старая женщина, казалось, не слышала этого замечания – невидящие глаза ее по-прежнему были устремлены на русского.

– Что вы говорили людям с холмов?

– Я задавал им вопросы.

– Похоже, вы сделали нечто большее…

Талейников нахмурился, вспоминая.

– Я пытался спровоцировать хозяина гостиницы, сказав ему, что пришлю сюда других ученых с документами, записями, которые будут продолжать изучение вопросов, связанных с Гильомом де Матарезе.

Женщина кивнула:

– Когда вы будете уходить отсюда, идите другой дорогой. И не берите с собой в провожатые мою внучку. Если они найдут вас, то не выпустят живыми.

– Мы это знаем, – сказал Брэй. – Однако мы хотим знать, почему это так.

– Все земли, принадлежавшие Гильому де Матарезe, завещаны людям с холмов. Арендаторы превратились в наследников, а значит, владельцев пастбищ, рек и лесов. Так было записано властями в Бонифацио, и по этому поводу здесь некогда было большое торжество. Но зa эти земли заплачена неимоверная цена, и люди до сих пор боятся, что другие придут и, зная цену, отберут угодья и пастбища.

Слепая женщина замолчала, словно взвешивая цену своего предательства.

– Пожалуйста, продолжайте, – попросил Талейников, подавшись вперед. – Пожалуйста, синьора Пасторини!

– Хорошо, – сказала она тихо. – Это должно быть рассказано.

Все закончилось быстро, они боялись, что появятся свидетели, да и смерть, воцарившаяся в доме, подгоняла их. Гости собрали бумаги и ринулись по своим комнатам. Я оставалась на балконе, тело мое изнывало от боли и страха. Не могу сказать, как долго я пробыла там, но вскоре услышала шаги и поняла, что гости направляются к месту сбора. Раздался шум подъехавших экипажей, тихое ржание лошадей. Через некоторое время копыта застучали по каменным плитам, а затем снова все стихло.

Я начала медленно пробираться к балконной двери, но едва могла передвигать ноги. Мне пришлось идти, держась за стену. В глазах у меня прыгали сверкающие иглы, голова кружилась. Я привалилась к стене и вдруг услышала крик. Я упала. Крик был ужасен, тем более ужасен, что кричал-то ребенок, леденящим душу голосом отдавая приказы.

Это был пастушок, распоряжавшийся дальнейшими событиями.

Ребенок-убийца!

Как я поднялась, как побежала по лестнице, ведущей наверх, я не знаю. Ведь я хотела бежать вниз, в поля, под покров темноты и на воздух – мне нечем было дышать! В окно я заметила бежавших к дому людей с факелами и инстинктивно бросилась наверх. Я желала только одного: бежать… бежать. Я не соображала, что делаю и где мне укрыться. Но ведомая рукой провидения, я оказалась в той комнате,

где были трупы. Они валялись повсюду, с искаженными лицами, рты перекошены в предсмертном крике. Я до сих пор слышу эти крики… Голоса вбежавших в дом вернули меня к действительности. Я поняла, что сейчас меня схватят и убьют. И тут словно та же невидимая рука толкнула меня вперед, и ужасная мысль промелькнула в голове. Я присоединюсь к убитым! Так я и поступила, вымазав себя чужой кровью, чтобы не отличаться от остальных.

К дому тем временем подъехали повозки, на которые стали складывать мертвые тела. Меня швырнули – за руки, за ноги – вместе со всеми. Я все слышала и видела… Повозки двинулись, заскрипели колеса, мы ехали очень быстро, просто с сумасшедшей скоростью, будто те, кто сопровождал трупы, торопились покончить с этим дьявольским делом. Кошмар этой ночи все длился. Лежа среди трупов, я впилась зубами себе в руку, чтобы не закричать. Перед глазами стояла сцена погрузки: людей швыряли безжалостно и поспешно… Да, я забыла сказать. Те, кто пришел грузить трупы, не мародерствовали – ни одна вещь не пропала с виллы. Попытавшихся стащить что-либо зверски убивали тут же, на месте. Это стало известно уже потом, когда обнаружили останки: кости перебиты, плоть разодрана крючьями…

Итак, мы ехали довольно долго, но наконец прибыли. Надо мной, подо мной, рядом были трупы, и я молила всемогущего бога послать мне смерть. Но хотя и желала себе смерти, я боялась ее, страшилась боли. Мне казалось, что я ощущаю, как чья-то рука душит меня.

Господь смилостивился надо мной – я потеряла сознание. Возможно, на долгое время…

Когда я очнулась, лунный свет брезжил вдали, обливая холмы, покрытые лесом. Я не узнавала местность и как тогда, так тем более и теперь не могу сказать, где происходило все дальнейшее.

Нас вытаскивали и бросали в общую могилу, и может, мне померещилось в кошмаре ночи, но могила эта была круглой. То есть я хочу сказать, она была вырыта в форме круга. Окровавленные тела летели одно за другим в яму, бросили и меня, а сверху еще тела… Тошнота опять подступила к горлу, но я сдержалась. Трупы были изуродованы, руки вывернуты – с нами плохо обращались, а может, кое-кого изуродовали прямо на месте убийства, я не знаю… Я слышала, как ссорились меж собой те, кто привез и хоронил нас. Одни требовали, чтобы привели священника, – ведь господь не примет наши души без заупокойных молитв. Другие говорили, что это не обязательно, хотя им самим нужен был пастырь, чтобы отпустить их грех, но кто-то сказал: «Господь все видит и простит нас, ибо ведает, почему мы согласились выполнять эту работу».

Заваленная трупами, я с трудом могла дышать.

И все же ноздри мои и рот все забивала земля с каждым броском лопаты, ловить воздух становилось все труднее. Но господь не пожалел для меня воздуха – маленькая щелочка осталась. Как это могло случиться, я не знаю.

Прошли часы, прежде чем я решилась выбраться. Это стоило мне огромных усилий, поскольку я была в полном изнеможении. Высвободив наконец руки, я принялась рыть землю ногтями.

Наконец в какой-то момент рука моя не ощутила препятствия, ее овевал холодный воздух. Кое-как я высвободила лицо, затем голову, шею, плечи… Я зарыдала, но какая-то часть моего мозга все же работала – я испугалась, что кто-то услышит мои рыдания.