Круг почёта
Шрифт:
Она улыбается и шепчет: «Я согласна».
И вот тут-то я проснулся по-настоящему.
Я лежал в постели, глядя в потолок. Лежал и прокручивал в голове свой сон. Во сне я нашел выход — сжег мосты, обрубил концы, дальше — только вперед. Нечто подобное, видимо, и должно случиться. Я про себя отметил: Поль, дружище, хоть сломайся, но золото возьми. Пока можешь — попробуй! С золотом на шее тебе все пути открыты, и из спорта, и под венец. Появится моральное право зачехлить лыжи и стать нормальным человеком. Иначе до конца своих дней будешь дрыгаться и локти кусать.
Так что сон по большому счету хороший. А теперь — подъем, «челленджер»! Я встал, подошел к окну, раздернул шторы. Конечно, это Валь д’Изер. Хорошее место. На днях здесь такое произошло у нас с Кристин… Откровение.
Через несколько часов русская команда поедет дальше, к следующей горе. Эх, гора, шла бы ты к Магомету! Ничего в жизни толком не видел, кроме склонов. Да, мой дом там, где снег, но кажется, я немного от всего этого устал. Ничего удивительного, психика «челленджера» быстро изнашивается, работа такая. Во-он там, отсюда видно, были разбиты
…А виды были славные. Валь д’Изер — легендарное место для тех, кто знает и уважает французскую горнолыжную школу середины двадцатого века. Для меня, например. Здесь блистал Жан-Клод Килли, дед моей Кристин, будущий мэр Альбервилля, города белой Олимпиады. Знаменитые французские «зимние» спортсмены почему-то обязательно становились градоначальниками на склоне лет. В Шамони, где тот же Жан-Клод встал на лыжи, одно время командовал Морис Эрцог. Вам что-нибудь говорит это имя? Хм-м, не очень-то и хотелось. К тому же Шамони мы уже проехали — именно проехали, во всех смыслах. Позорно завалив итальянский этап чемпионата, во Франции русские лыжники задрали гордое знамя раздолбайства просто-таки на недосягаемую высоту. Так погано мы давно не съезжали. В команде пошел какой-то загадочный и явно деструктивный процесс. То ли все хором начали взрослеть, то ли не менее дружно задумались о вечном. Почти у каждого вдруг обнаружились тяжкие личные проблемы, и бедный Генка с ног сбился, психотерапируя направо и налево. Машка ходила смурная и опухшая, даже в мою сторону против обыкновения не глядела. Ленка, по ее собственному определению, «так втрескалась тут в одного, что почти забеременела». Димон вдруг перестал со мной разговаривать. Илюха выдал страшную тайну — у нашего записного лузера окончательно прорезался давно наточенный на меня зуб. Сам Илюха оставался непоколебимо стабилен, то есть стабильно посредствен, и в ус не дул. Тренер с каждым днем все отчетливее багровел и обещал скорую раздачу оплеух. Менеджер, напротив, выглядел крайне легкомысленно — похоже, нашел куда удрать, буде команда угробит сезон. Младший командный состав в виде помощников и заместителей лавировал, как мог, промеж двух огней. Массажисту Димон без видимой причины съездил по уху, и тот едва не уволился. Мне сразу пришло на ум, что неплохо бы поставить массажисту от себя бутылку — но тогда пришлось бы объяснять, в кого Димон целил на самом деле.
И все же в моей памяти эти дни, несмотря на дрянное катание, остались удивительно счастливыми. Пусть даже лучший наш с Машкой результат был месяц назад и заключался в пятиминутном удержании бронзового дубля на трассе Кортина д’Ампеццо. Зато там, в Кортина, случилась волшебная ночь с Кристин. А тут, в Валь д’Изере получилось совсем трогательно — Боян со словами: «Ты привыкай, скоро он будет твой», вручил мне ключи от того самого «порша», стоящего между нами на кону. И мы с Кристин спустились в долину и сняли номер в отеле совсем как нормальные люди. Валь я откатал заметно ниже своего нормального уровня. Однако меня не покидало ощущение, что это временный спад. Я накапливал силы для решающего броска.
Сжатая до упора пружина начала раскручиваться в Шладминге. За пару дней до старта меня поймал Генка, совершенно затурканный и очень злой. Отловил в спортзале, где я блаженно разгружал позвоночник, болтаясь сосиской на турнике, и завел нудную беседу на отвлеченные темы. Я висел и пытался сообразить, к чему мужик клонит. Догадался, спрыгнул вниз и прямо спросил: «Геннадий, ты в своем уме?» — «То есть?» — очень натурально удивился Генка. «Ты же знаешь мои обстоятельства. Ну и какого черта тогда выяснять, способен ли Поль, влюбленный в другую женщину, переспать с Машкой?» Все-таки умный я. Генка немного подумал и сказал: «Только по лицу не надо, я им работаю». Мы вместе от души посмеялись. «Что, плохи дела? — спросил я. — Ты учти, Ген, мне наша красавица нужна позарез. Строго между нами, я тут собрался красиво выступить. Но чтобы вышло совсем красиво, нужен круг почета. Нужен дубль. Есть возможность как следует Марию раскочегарить, но чтоб без постельных сцен?» Генка принялся вздыхать и прятать глаза. По его словам выходило, что он не может снять Машкину зависимость от меня, это нечто на уровне влюбленности в киноактера, недосягаемого, но желанного — может пройти только само или перебиться более сильным чувством к реальному человеку. «В общем, если тебе нужен круг почета, иди и как следует за-мотивируй Марию. Доступными тебе средствами. Дай ей понять, что она для тебя не совсем пустое место. Не как женщина — черт с этим, — а как человек и лыжник».
Я кивнул и отправился в душ. Может, побриться еще? Ладно, и так сойдет. Все-таки не предложение делать иду, а просто мотивировать боевую подругу Марию, человека и лыжника.
Машка, кутаясь в халат, сидела с ногами на кровати и таращилась в монитор. Там дрыгалась покадровая раскладка — вечная Машкина соперница и личный враг австрийка Ханна проходила шпильку. «Вот как ей удается так загружаться? — спросила Машка, останавливая изображение. — Ну как?» Интонация вопроса была донельзя будничной. Словно я каждый день сюда захожу. «Так же, как и ты. Просто она ниже ростом». Машка просверлила картинку ненавидящим взглядом, тяжело вздохнула и повернулась ко мне. «На что спорим, тебя Генка прислал». От такой фразы внутри стало как-то неуютно. «Почти угадала. Генка печется об интересах команды…» — «Шел бы он с этой командой…» — «…а я о своих». Машка разинула было рот, но осеклась. Наверное, интонация меня спасла — заговорщическая. И я рванул с места в карьер, похлестче, чем лыжник из стартовой кабины. «Осталось три этапа до конца сезона. Фавориты устали, верно? Самое подходящее время для нас. Давай здесь, в Шладминге, раскатаемся, а в Гармише или Кице сделаем дубль. Чтобы я мог спокойно уйти».
О-па! Какая, на фиг, психология! Мы ребята конкретные. С нами лучше всего — прямо в лоб. Машка еще молчала, но я ее уже поймал. «Маш, тебе же ничего не стоит объехать всю эту… женскую гимназию. На чистом драйве». Закусила губу. Что-то прикидывает. Ханна действительно техничнее. Но Мария зато гораздо злее. Один раз в жизни — это плюс. Одна-единственная трасса будет твоя.
«Ты уходишь — точно?» Ах, вот, что ее заботит. Чтобы выложиться не впустую. «Точно. Нет смысла оставаться, в будущем сезоне меня Влачек раздавит». — «Можно. Реально. Когда?» — «Здесь просто раскатываемся, а дальше… Уговоримся так. Тот, кто выходит на трассу первым, топит вовсю. Как в последний раз… — насчет последнего раза я нарочно сказал, нарушил старое горнолыжное табу, и Машка в ответ даже не поморщилась. — Второй уже пляшет от времени первого». — «Нет». Я удивился — чего она хочет? Какой смысл второму гнать, если первый не смог показать хорошего времени? А если «догоняющий» в Гармише просто сломается? Тогда улетит псу под хвост последний шанс в Кице. Это тактика, это классика… «Второй тоже едет как в последний раз, — сказала Машка твердо. — Иначе я не участвую». — «Что за игры, Мария? Чего ты хочешь?» Она криво усмехнулась. Не понравилась мне эта усмешка. «Допустим… Допустим, я хочу увидеть, как ты все поставишь на карту. Тебе нужен круг почета? Сколько угодно! Я привезу твое драгоценное золото. Но ты докажешь, что готов платить». Вот так. Сурово', но справедливо. Видимо, у меня было очень растерянное лицо, потому что Машка перестала усмехаться и начала внаглую ржать. «Извини, Мария, а тебе круг почета что, совсем не нужен? Или тебе не покажется глупым катиться со всей дури, когда я внизу четвертый?» — «He-а. И круг почета не нужен, и глупо не покажется». Она забавлялась, я соображал. Похоже, настала пора тяжело вздыхать мне. Оплачивать долги. Отступать некуда, позади ничего не осталось. «Хорошо, — я протянул руку, — согласен». Она небрежно шлепнула меня по ладони, я до боли сжал челюсти и повернулся к двери. Может, оно и к лучшему. Будем просто съезжать, как молодые — глаза на лоб, из груди рвется восторженный крик… Так рождаются самые яркие победы. Увы, с годами приходит контроль, ты начинаешь соображать, рассчитывать, сознательно участвовать в хитрых тактических играх. А нужно просто съезжать. Как в последний раз… Тут меня схватили за рукав. Я отпустил ручку двери, обернулся, и выяснилось, что я все еще у Машки в номере, а вот и она сама, буравит мне душу зелеными глазищами.
«Поль, ты правда уходишь?» — «Да». — «И что потом? Будешь подбегать с микрофоном и задавать мне глупые вопросы?» — «Что еще остается?» — «Не знаю…» Опустила глаза. Я буркнул: «Ну, до завтра…» — и удрал. В коридоре околачивался Генка.
Он чего-то ждал от меня, но я только махнул рукой неопределенно и пошел ужинать. Отстаньте все к чертовой матери! Надоели. Геннадий Сергеевич попросил вытащить ему пару каштанов из огня — что ж, я рад стараться. Только Мария, его ненаглядная, через три этапа покинет команду навсегда. Машка хочет, чтобы я гнал во всю дурь — пожалуйста. Надеется увидеть, как я ненароком сломаюсь — ради Бога. Я тебе, зараза кудрявая, такое шоу изображу, от зависти удавишься. Вот так. Полный вперед! А то ничего себе заявочки «твое драгоценное золото»… «покажи, что готов заплатить»… Эх, Машка, да ты без меня… Тьфу! На самом деле я не разозлился. Но целенаправленно себя накручивал. Чтобы пройти трассу, ни на кого и ни на что не надеясь. Просто хорошо съехать.
Утром Мария выглядела очень собранной и деловитой. Весь завтрак я ловил на себе ее испытующий взгляд. На горе я вдруг почувствовал основательно подзабытый зуд. Прослушал тренера вполуха, ничего толком не запомнив. И рванул вниз. Поднялся и рванул еще. Тренер сначала вроде бы обрадовался, но постепенно начал смотреть на меня с опаской. Я был единственным в тот день, кому он не давал ценных указаний между спусками — только наблюдал. После четвертого моего прохода старик не удержался и спросил: «Ты чего так гонишь?» — «Спасибо большое!» — я скорчил обиженную рожу и укатил к подъемнику. Вслед мне донеслось: «Павел! Не смей!» Но мне было все равно. Я поездил еще, а когда понял, что на сегодня хватит, ушел в гостиницу не спросясь. «Павел! Какого черта?!» — впервые старик вломился ко мне в номер без стука. «Я завтра хорошо съеду. Вот какого». Тренер потоптался немного в дверях для внушительности, пробормотал: «Ну-ну, посмотрим, как это у тебя получится…» и ушел. Другой бы на его месте поддержал, удачи пожелал, но только не он.
Мне достался неудобный двенадцатый стартовый номер, и впереди, как назло, стояли заведомо слабые лыжники. Зато Машка оказалась тридцатой — отлично. Гора еще не будет совсем распахана, а примерный расклад сил уже станет виден. Я съехал очень быстро, причем на удивление легко и свободно, без единой серьезной осечки. В финишном развороте на меня накатилась такая радость, какой не было давно. Диктор объявил: первое время. Ну поглядим, сколько оно продержится…
Илюха скатился третьим, сломав бронзовый дубль болгар, за что ему украдкой показали кулак. Потом какое-то время ничего особенного не происходило. Затем плотной группой пошли фавориты, и положение внизу начало меняться с каждым новоприбывшим. Американец сдвинул меня на второе место, отчего я разрушил серебряный дубль австрийцев. Потом кто-то вылетел с трассы, один деятель умудрился перерубить флаг пополам, чего не может быть в принципе, кому-то потребовалась медицинская помощь… Я спокойно ждал тех, кто представлял для меня серьезную опасность. Бояна, например. Он шел сразу за Машкой и легко мог подпортить мое положение в таблице. Машка прошла трассу очень четко и оказалась второй, первый раз за сезон. Подкатидась, сняла лыжи, встала рядом и игриво толкнула меня бедром. Вид у нее был такой, словно выиграла Кубок Мира в абсолюте. «Поль, спасибо!» — «Да за что?» — «Сам знаешь…» Ну, знаю. Ну, пожалуйста. В нашу сторону целились камеры — потенциальный серебряный дубль как-никак.