Круг Вечности: Реставратор
Шрифт:
– А, тогда весьма симпатично, - заявила она и подошла ближе, разглядывая картину.
– Хотя девицу эту с таким лицом пришлось бы долго фотошопить.
– Каким?
– лениво уточнил я.
– Кривым и перекошенным, - она была веселой, жизнерадостной, ехидной, но это ехидство выглядело ничем иным как попыткой укусить от переизбытка чувств.
– Зачем ты этот мусор приволок сюда?
Она вытянула губы и обернулась на меня.
– Она - идеал, - проговорил я. Непонимающий взгляд Веры и мне пришлось объясняться.
– Красота, женская, имеется в виду, понятие очень
Я подошел к картине вплотную и обернулся на Веру, чей взгляд не выражал ничего доброго.
– Ты слепой?
– Наоборот!
– я хлопнул в ладоши от переизбытка эмоции.
– Наоборот, я вижу в ней то, чего не видят другие. Я увидел, и я очень хочу вернуть ей её первозданный вид, чтобы и другие это увидели. Чтобы ты тоже увидела, Вер. Она потрясающая! Это абсолютная красота. Ни души, ни характера, ни образа, ни жизни - абсолютная, чистая красота.
– Разве она не с натуры срисована?
– поморщила Вера свой носик, и я расплылся в улыбке - насколько же она была милой и симпатичной, насколько же мне было приятно смотреть на неё, следить за её характером, за её эмоциями. Да, женщина с картины была идеалом, но Вера была большим, чем идеал. Для меня она была всем.
– С натуры, возможно. Но, она слишком нереальна. Слишком идеальна. Как ты говоришь - без фотошопа тут явно не могло обойтись, но это не фотошоп. Это взгляд художника, это его мастерство.
– Пошли есть, Микеланджело, - после недолгой паузы вздохнула Вера, и отвернулась от меня, не принимая отказа. Я проводил её взглядом и перевел глаза на картину.
– Ну, да, сейчас она немного подпорчена, но я клянусь тебе - то, что я увидел изначально, оно вызовет у тебя "синдром Стендаля". Знаешь что это?
– заговорил я, идя вслед за ней.
– Не имею ни малейшего представления, - без интереса пробурчала она, не оглядываясь.
– Это когда у тебя подавленное состояние от того, что ты увидела нечто превосходное, великолепное...
– Её до этой великолепности доводить месяцами. А мне только неделю ждать...
Я почувствовал укол в сердце и резко остановился. Я опустил глаза вниз, но неловкая тишина возникла только для меня. Вера даже не понимала, что сделала что-то не так.
– Ты пошла все-таки к этому парню, к фотографу?
– Да, - равнодушный кивок, как будто бы между нами не было вчерашнего разговора.
– И через неделю будет готово портфолио?
– подавляя гнев, поинтересовался я.
– Он сказал - через неделю, да. Обрабатывать нужно не так уж и много, так что, это даже быстро, - не без гордости сказала она.
– Я же просил. Вчера, Вера. Я просил тебя.
– Вера знала о том, что мои сны имеют противное свойство сбываться. Да, это было еще с моего детства, я редко видео сны, но всегда они являли мне образ будущего, или скрытого от меня настоящего. Иногда, я мог придумывать собственные сны, но вскоре мне стало скучно, и я бросил путешествия по снам.
Но я всегда им верил, даже если не хотел этого. Веру же я предупредил об опасности, которую видел во сне, а она не послушала.
– Отказаться от мечты из-за твоей паранойи и душащей ревности? С чего бы?
– она соизволила обернуться и наградить меня злым взглядом.
– Я имею право на свои мечты, на свои цели и я к ним иду.
– Хорошо, что ты вернулась, - холодно отметил я.
– Олежа, не нуди, - протянула Вера.
– Как видишь, ты не такой уж и Нострадамус - я жива и здорова. Все. Будь попроще.
Она погладила меня по моей щетине, на щеке и улыбнулась, я, скривив губы, усмехнулся в ответ.
***
К часу ночи я прекратил обдумывать план действии по реставрации картины, и понял, что у меня есть одна проблема - я действительно слабо помню тот мелькнувший в голове оригинал.
События дня и особенно поведение Веры погасили то впечатление или озарение, и теперь я был в ступоре. В страхе того, что я еще больше все испорчу. Повинуясь зудящему желанию оставить её поближе с собой, я перенес её в нашу спальню.
Со всем мольбертом она бы не уместилась, и мне не оставалось ничего иного, чем просто поставить её на пол прислонив к стене. Сделал я это, не включая свет, и потому голос Веры заставил меня дернуться от неожиданности.
– Она что будет спать с нами?!
– возмутился голос, и я обернулся на него. Вера стояла в освещенной гостиной и выглядела скорее силуэтом, тонким силуэтом зажимающим микрофон в телефоне, после решив, что собеседнику важно объяснить ситуацию силуэт поднес телефон к уху.
– Да. Мариш, да мой такое учудил!
– Я тебя люблю!
– заявил я, как можно громче, чтоб собеседница Веры услышала это, и Вера, покрутив мне пальцем у виска, продолжила тараторить, закрывшись от меня.
Я неторопливо разделся и занырнул под тонкое одеяло. Увидев силуэт Веры, я подумал о том, как же нам тогда повезло, имея более чем скромный достаток купить этот подвальчик. Пусть по нему не проходила рука маляра, мастера или кого-то там еще лет двадцать, если не больше, он не был тесным. Маленькая спальня смежная с гостиной, пусть и со старой мебелью и двумя красными креслами, на которых нужно было давно заменить обивку, от гостиной выход в коридор и на кухню с прозрачной дверью, длинный коридор, ведущий в мастерскую по совместительству, кладовую. Веру раздражал запах краски, и она сказала, что или я рисую в кладовке или на улице.
Бросив последний взгляд на картину, я закрыл глаза. Спал я недолго, что-то словно толкнуло меня в спину и я, продрав глаза, присел на кровати. Я обернулся, но Веры не было.
Я поднялся, пытаясь разглядеть мою комнату, но вокруг меня была лишь тьма: ни звуков, ни света. Я осторожно ступал по холодному полу и искал рукой выключатель или хотя бы стену, но никак не мог до нее дойти, словно комната стала гораздо шире.
Мое подступившее отчаяние прекратилось, как только я заметил легкий желтый свет. Я начал искать источник, и понял, что он свет появился сзади меня. Я был уверен, что нам отключили электричество, и Вера только сейчас нашла свечу, я обернулся и застыл.