Круг Времён

Шерр Мартин

Меропа со счастливой улыбкой открыла глаза.

— Возлюбленный мой, — еще сквозь сон произнесла она. Потом нахмурилась и пристально уставилась на мужчину.

Она смотрела, будто не узнавала его.

— Это я, Арфаст, — тихо пробормотал бывший ученик Мастера.

Меропа сняла руку с его груди и приподнялась на локте. Ее тяжелая грудь заколыхалась словно бурдюк, наполненный зрелым вином.

— Любимая! — воскликнул Арфаст и, не в силах более сдержаться, страстным поцелуем прильнул к огромному коричневому соску.

— На улице крики! Слышишь? — пробормотал

он, с трудом отрываясь от предмета своего вожделения. И вдруг почувствовал, что кровать под ними словно ожила. Она принялась раскачиваться и проседать, дерево заскрипело. Шелковая подушка, набитая мягчайшим пухом, стала жесткой, как солома.

— Меропа! Что это? — завопил смертельно напуганный Арфаст.

— Мяса, я хочу мяса! — тупо промолвила торговка и вонзила крепкие зубы в плечо Арфа-ста. Он заорал и попытался оттолкнуть дочь палача, но поздно — та вцепилась мертвой хваткой. Боль застила Арфасту разум. Он с ужасом посмотрел на плечо из которого хлестала кровь. Его возлюбленная сидела на раскачивающимся ложе, грозная словно богиня Кали, принимающая кровавую жертву. С ее губ, жующих свежее мясо, стекала кровь.

Арфаст очнулся и, истошно завопив, попытался сползти с кровати.

Меропа поймала его за щиколотку и, не обращая внимание на его вопли, втянула обратно на ложе. Приблизив к нему свое лицо с бешеными белками глаз, она сделал резкий выпад и откусила нижнюю губу бедняги.

— Вкусно, возлюбленный мой. Вкусно! — повторяла она, будто в забытьи.

— Меропа… — прошептал Арфаст остатком рта.

В закатившихся глазах дочери палача полыхнуло пламя и она, с ужасным воем набросилась на свою жертву.

Арфаст с побагровевшим от натуги лицом пытался исторгнуть из себя хотя бы один-единственный крик. Но звуки застряли в горле, словно он проглотил колючую рыбу тхану. От кровати уже остались одни обломки, покрывала превратились в лохмотья, а роспись на потолке полностью осыпалась.

Дверь в спальню Меропы вдруг распахнулась, и на пороге появился судья Ахупам. Он был обнажен по пояс, и в руке его был меч. Глаза сверкали огнем, а изо рта текла кровавая пена.

Меропа мгновенно соскочила с Арфаста, и искусанному возлюбленному все-таки удалось вдохнуть немного воздуха. Правда, облегчения это не принесло, потому что мгновение спустя его собственный нос сделался мягким, как сгнившая груша.

— Я не звала тебя! — закричала Меропа и бросилась к судье.

Ахупам взмахнул мечом, в полной уверенности, что услышит хруст разрезаемой плоти. Но раздался только свист воздуха. Несмотря на тучность, дочь палача была весьма проворной. Она схватила руку судьи и шутя сломала ему запястье. Ахупам завопил от боли тоненьким, как у птенца голоском. Дочь палача вырвала у него меч и ловким движением перерезала толстяку горло.

— Он был плохим судьей, — покачала головой торговка.

Тело Ахупама со стуком упало на пол. Кровь из рассеченной гортани брызнула на стену.

— Жди меня, возлюбленный, — крикнула Меропа й взбежала из спальни.

Вряд ли Арфаст ее слышал. Потому что вслед за носом внутрь черепа провалились

и его уши. Еще миг — и его тело стало похоже на тающий воск. Терция — и от ученика Мастера Росписи осталась только влажное пятно на истлевшей ткани.

Меропа сбежала по лестнице вниз и увидела двух подростков, слуг Ахупама. Один держал опахало из страусиных перьев, а второй — серебряное блюдо с виноградом. Оба выглядели настолько нелепо, что Меропа не смогла удержаться от хохота.

Давясь от смеха она взяла кисть винограда и поднесла к окровавленному рту.

— Никогда не видел голых женщин? — осведомилась она, глядя прямо в глаза мальчишке.

Тот оцепенел от ужаса, не сводя глаз с меча судьи, лезвие которого было покрыто алыми пятнами.

Попробовав ягоды, она сморщила лицо в гримасе отвращения, и смачно сплюнула:

— Есть невозможно, — сообщила она, и точным движением снесла подростку голову.

Лицо на покатившейся голове ничуть не изменило выражения.

На второго слугу Меропа не стала тратить время. Схватив отрубленную голову за курчавые волосы, она отправилась к месту казни. Пусть ее старик-отец порадуется, увидев, как его девочка ловко управляется с мечом.

XXI

Царь Нилам сидел на троне, чуть наклонившись вперед. Перед ним танцевала обнаженная девочка-подросток, высокая и тонкая, с золотистыми кудрями, зелеными глазами и подвижными бедрами. Но царя она уже не волновала. Спору нет: ее гладкая нежная кожа, благоухающий рот, быстрый острый язычок, робкие прикосновения, глупый смех — были прекрасны, но это было в прошлом, а владыка с нетерпением ждал будущего. Оно уже готово было распахнуть окна и двери, и бесцеремонно ворваться в монотонную жизнь.

Лицо царя было сосредоточенным. Он чувствовал, как Грядущее рождается из глубин мертвой половины дворца, как Время, давно превратившееся в лед, готово растаять от жара новых мгновений.

Вдруг девочка-подросток сбилась с ритма.

Нилам нахмурился.

Танцовщица остановилась и испуганно посмотрела на потолок. Потом ее детские губы изогнулись в робкой улыбке.

Царь проследил за ее взглядом и увидел птицу.

Большую черную птицу с блестящим, лоснящимся, оперением. Птица металась, шумно хлопая крыльями, не в силах найти путь на свободу.

«Вот так и моя душа бьется в клетке бесконечно повторяющегося времени», — подумал владыка Терена.

— Черная птица! — визгливо воскликнул юноша, сидевший у подножия тропа.

Царь медленно встал.

Он смотрел на крылатую тварь, и не мог оторвать от нее взгляда. Из соседних залов послышались вопли. Пол вдруг заходил ходуном, по нему змеились трещины.

— Птица убивает нас! — заголосили подданные.

И в крылатое создание полетела посуда и куски пищи. Несколько трещин на потолке устремились навстречу друг другу, и через мгновение сошлись в одной точке. Раздался хруст. Вниз посыпались камни и дресва. И в месте пересечения изломов появилась дыра.