Круг Времён
Шрифт:
Конан узнал ее. Это была та самая торговка, которая затеяла свару на рыночной площади, но сейчас она выглядела так, как будто сам Нергал призвал ее к себе в услужение. Она было совершенно обнажена, на губах ее запеклась кровь, а в огромном руке она сжимала отрубленную голову, которая качалась в так ее грузным шагам.
— Меропа! Дочь моя! — возбужденно заголосил старик на эшафоте. Глаза его увлажнились.
— Отец! — раздался вопль с другой стороны. Он принадлежал Датарфе.
Расталкивая толпу, дочь палача двигалась к центру площади. Конан усмехнулся. И эту женщину от также встречал. Кром,
Тем временем Датарфа протиснулась к эшафоту и грузно вскарабкавшись на него, рванула рубаху. Груди выскользнули на свободу и заколыхались, как наполненные вином бурдюки. Похоже у этой достойной жительницы Терена была слабость прилюдно демонстрировать свои прелести.
— Отец, я всегда любила тебя! — закричала Датарфа.
Палач смотрел то на нее, то на ее сестру. Слезы лились по его морщинистым щекам.
Датарфа вытащила из-за пояса топор, крутанула в воздухе — и вновь поймала.
Толпа ахнула.
Женщина ударила себя топором в грудь. Лезвие с хрустом вошло под левый сосок. Датарфа выдрала топор и рубанула вновь.
— Смотрите все! Хороший дровосек может не только валить деревья! — демонически захохотала она, продолжая наносить себе удар за ударом, пока не упала замертво.
В это время кто-то из толпы метнул здоровенный деревянный брус в палача. Удар был точен и старик повалился с раздробленными ногами. Толпа одобрительно загудела. Мальчишки засвистели.
— Меропа, дочь моя! — слабеющим голосом пробормотал старик.
— Ах вы, твари! — завопила торговка, и бросила в толпу отрубленную голову.
Пока та летела, многие успели разобрать черты лица убитого.
— Да это же достойнейший судья Ахупам! — закричали люди. — Мерона убила его!
— Смотрите, презренные! Это его меч! — взревела Меропа, поднимая над головой клинок. — Этот жалкий трус сдох от своего же оружия. Этот жирный слизняк не мог за себя постоять. Я зарезала Ахупама как свинью, его собственным мечом! А теперь умрете вы!
С этими словами она опустила меч на голову ближайшего зеваки. Тот вскрикнул и упал. Меропа по-собачьи наклонила голову, облизнулась и рассекла грудную клетку другого.
Тот с изумлением посмотрел на свою грудь и вдруг резким движением извлек собственное пульсирующее сердце.
Меропа захохотала.
— Оно тебе уже ни к чему! — и вырвав сердце из его слабеющих рук, жадно впилась в него зубами.
Толпа бросилась к Меропе, размахивая ножами и дубинами.
— Ну идите все к мамочке! Мамочка вас приласкает! — орала Меропа, орудуя мечом с поразительной ловкостью. Она успела умертвить пятерых, прежде чем людская волна отхлынула назад.
Горожане пустились в бегство. Обезумев от ужаса, они вопя и толкаясь бросились в сторону киммерийца. Вдруг одна из женщин с красными белками глаз и в лохмотьях, когда-то вполне приличного платья, заметила Конана.
Она остановилась и завизжала.
— Чужеземец! Это он виноват во всем!
Толпа угрожающе заворчала. Появился некто на кого можно было свалить вину за все те ужасы, которые отныне их окружали.
Конан встал в боевую стойку и взял меч обеими руками.
— Идите сюда, дети Нергала, — прорычал он. — Идите сюда и вы увидите,
Поток обезумевших горожан захлестнул огромную фигуру варвара. Тому ничего не оставалось делать, как орудовать мечом направо и налево. Митра Солнцеликий, ему было совсем не по душе сражаться с безоружными, но выбирать не приходилось. Меч — неплохой аргумент в споре с разъяренной людской массой. Пусть он не может вразумить, но зато может остановить.
Через пару терций вокруг варвара валялись искромсанные тела безумцев. Сам северянин отделался несколькими ссадинами и ушибами. Да и что могли сделать изнеженные горожане, привыкшие коротать одинаковые дни за вином и игрой в кости с воином, чей жизненный путь был устлан телами демонов и чудовищ.
Неподалеку от него на эшафоте, умирающий палач разбитыми губами звал свою дочь.
— Меропа!
Вся покрытая своей и чужой кровью, словно богиня мщения, бывшая торговка мясом брезгливо перешагнула через труп и двинулась к отцу.
Он силился встать, опираясь на меч, но у него ничего не получалось. Переломанные ноги отказывались повиноваться.
— Отец! — вскрикнула Меропа, взобравшись на эшафот.
— Казни меня, дочка! Бремя пришло! Серые Равнины зовут меня! — прохрипел старик, захлебываясь кровью.
Меропа зарыдала и что есть мочи рубанула отиа по шее, исполняя его последнюю волю. Сталь пронзила дряхлую плоть и голова старого палача покатилась по эшафоту.
Меропа пнула мертвое тело.
— Безголовый старикашка! Я говорила тебе, не лезь не в свое дело! Ты слишком стар для него! Ты не послушал собственную дочь и вот чем все закончилось! Теперь твоя душа отправится в огненные подземелья Зандры! Чей Рдяный Серп будет кромсать твой дух до тех пор, пока мир не канет в пучину Хаоса!
Услышав крики, лязг стали и гул за своей спиной, она медленно повернулась.
Киммериец уже был внизу. На лестнице валялось много искромсанных тел. Конан шел сквозь толпу, прорубая путь мечом, словно через мангровые заросли. Он двигался легко, не задерживаясь, как будто люди были не из плоти и крови, а из сухой соломы, как чучела на крестьянских полях.
Меропа сжала в руках меч.
— Вот кто истинная причина бедствий! — сказала она тихо и страшно.
Конан не услышал ее слов, а если бы и услышал, то что бы он мог возразить? Он действительно виноват. Виноват в том, что поддался на уговоры безумного царя, который решил разомкнуть Круг Времен, установленный небожителями. И вот — Круг разомкнут, но цена этого: город, в руинах, жители истребляющие друг друга, и вместо сытого счастья и всеобщей благодати — кровь и пепелище.
Меропа и Конан пробивались сквозь толпу друг к другу, пока их клинки со звоном не скрестились.
Варвару претило сражаться с женщинами, но выбора не было. Погибать от меча этой безумной демоницы северянин не собирался, поэтому единственное, что он мог для нее сделать — это даровать Меропе легкую смерть.
Легко отбив ее выпад, Конан нанес глубокий Удар в ее мясистую грудь, которую так беззаветно обожал кривой Арфаст. Сердце ее стукнуло в последний раз — и замерло.
Она, еще открывала рот, пытаясь выдавить последние слова, но это было равносильно попытке рыбы поговорить с рыбаком.