Круг
Шрифт:
«…Мамахен, как всегда, полностью поддерживает папахена…»
— Ой, не могу, — сказала Джильда, и тут же ее голос повторил из магнитофона: «…Ой, не могу!..»
— Алин больше этого, — начала тетя Бикя, но тут же умолкла, заслышав свой голос: «Он по крайней мере в два раза больше этого…»
Кармен. «Грандмаман в таком восторге от магнитофона Мурзика…»
— Стыд какой! — сказала Сурея. — Что за Мурзик! Если он услышит, насмерть обидится.
— А что особенного, — сказала Кармен, — тетя Аля всегда зовет его Мурзиком.
— Аля — его жена, — сказала тетушка Бикя, — это совсем другое дело.
Из магнитофона послышался голос Нергиз: «…Не хочу».
Сурея. «Ну, не хочешь — не надо. Все кривляются. Хватит, Неймат, останови, посмотрим, как он записал».
Неймат. «Нергиз, ты опять брала мою ручку? Я тебе говорил, не трогай ее! Если я еще раз увижу…»
Вдруг наступила тишина. Запись оборвалась. Лента крутилась беззвучно. Неймат нажал на клавишу.
— Всё, — сказал он.
— Очень интересно, — сказала Сурея. — Все точно так, как мы говорили.
— А ты как думала? — сказала Кармен. — Ты скажешь одно, а там будет другое?
Все засмеялись.
— В каком веке вы живете, люди? — сказала Кармен. — Для всех магнитофон — пройденный этап. А эти только очнулись. Потрясены чудом техники, да?
— Ой, не могу! — сказала Джильда.
— Слушайте, вы же сами просили магнитофон, — сказал Неймат. — Вы из меня кишки вымотали. Вот я и купил.
— И отлично, — сказала Сурея. — Не обращай внимания на этих девчонок. Они глупости болтают.
— Ничего им не нравится, — укоризненно сказала Бикя. — И Алины тоже такие.
— Но правда же замечательная штука, — сказала Сурея. — Я своего голоса не узнала. Как будто совсем посторонний человек.
— Никто не узнает своего голоса, — сказал Неймат, — потому что и в жизни мы не воспринимаем свой голос таким, какой он есть.
— Хочешь, еще раз послушаем, — сказала Сурея.
— Ну уж простите, — сказала Кармен. — Это испытание выше моих сил.
Она и за ней Джильда ушли в другую комнату. Нергиз побежала за ними. Неймат нажал на клавишу. Прошли первые слова, первые фразы.
Из другой комнаты закричала Кармен:
— Значит, я хочу ска…
И в тот же момент из магнитофона послышался голос Суреи: «…Значит, я хочу ска…»
Неймат покачал головой.
Из другой комнаты послышался голос Кармен:
— Сейчас бабурочка начнет расхваливать магнитофон Мурзика.
И тут же послышался голос тети Бики: «…У Али тоже есть такой. Только он побольше».
В другой комнате захохотали.
Они дослушали до конца. Девочки подавали реплики, и магнитофон повторял их слова, как попугай. Они уже знали запись наизусть.
Да и Неймат тоже знал, что за чем, чей голос за чьим, все оттенки, запинки, придыхания, покашливания, смешки — все застыло в неизменности.
Из магнитофона послышался голос Неймата: «…Если я еще раз увижу…»
И вновь лента начала крутиться беззвучно.
Нергиз прибежала из другой комнаты. Две ее тоненькие косички прыгали по плечам, как мышиные хвостики.
— Папа, — сказала она, — а что ты сделаешь, если еще раз увидишь?
— Ах ты, чертенок, — сказал Неймат, — я остановил ленту слишком рано. Но смотри, если ты еще раз возьмешь мою ручку, я… я не знаю, что я сделаю!
Нергиз растерянно на него глядела.
— Если не знаешь, зачем говоришь? — сказала она.
Неймат засмеялся и поднял ее на руки. Поцеловал в щеку. Поставил на пол.
В дверь постучали.
— Войдите.
Показалась лысая голова Муршуда.
— Стучите, и закроется вам, — сказал Муршуд. — Не плюй в колодец: вылетит — не поймаешь, — такова была его манера острить.
Он вошел, сияя двумя рядами золотых зубов.
— Здравствуйте? Здравствуйте! Как дела? Ничего, спасибо! — Это тоже было из его ассортимента. Сам спрашивал, сам отвечал. — Который час? Половина пятого. Откуда? С работы.
И сам смеялся.
Муршуд был соседом Неймата. Он — зубной врач. Однажды кто-то сказал, что Муршуд — комик, и это решило его участь. Комикование стало его крестом. Где бы он ни был, в любой компании, в любой обстановке, в любую минуту он лез из кожи, чтобы быть смешным.
— Как сказал шейх Ильяс ибн Юсуф Низами Гянджеви, цыплят по осени считают, — сказал Муршуд. — Я пришел сегодня, Неймат, моя лапушка, взять реванш. — Вчера Неймат четыре раза подряд обыграл его в шахматы. — Вчера я получил журавля в небе. Жена разбудила меня чуть свет и говорит: «Поди попроси еще хоть синицу в руки, откроем зоомагазин». Я говорю: «Нет, женушка, ни за что. — Он погладил себя по лысине. — Ты слышала, лысый в гору не пойдет! Журавль дан мне на время. Я взял его у нашего лапушки Неймата в долг. Нынче же снесу обратно. Как говорил Илья Иосифович Низами, долг платежом черен».
— У Низами-муаллима есть еще одно подходящее изречение, — сказал Неймат. — Покойный шейх тонко подметил: куда коня с копытами, там хоть трава не расти.
Он давно освоился с манерой Муршуда.
— Да упокоит аллах твоих умерших, — сказал Муршуд. — Я сейчас тебе такое покажу, что дух Низами из Гянджи перелетит в Баку. Между прочим, еду я вчера в троллейбусе. Кондуктор объявляет: кинотеатр Низами, улица Низами, музей Низами. Рядом со мной сидит один тип и говорит: «Скажи, приятель, кто такой этот Низами? Куда ни поедешь, всюду его имя». Я говорю: «А ты не слышал, это поэт такой — Низами из Гянджи». — «A-а, говорит, так и скажи. Не иначе, у него кто-то наверху из своих, из гянджинцев…»
— Выиграть у меня в шахматы — дело непростое, — сказал Неймат. — Я прошел хорошую школу. Во время войны по секрету от мамы я с соседским мальчиком играл на маргарин. Я знал, что должен хоть лопнуть, но выиграть. И действительно, ни разу не проиграл.
— Да-а! Кто не любит маргарину, не получит осетрину, — сказал Муршуд.
Через пять минут постучалась жена Муршуда Мензер. Это был такой стиль: сперва приходил муж, а через пять минут являлась жена. Или наоборот.
— Где ты пропадаешь? С утра ищу гуляку, — сказала Мензер. — Здравствуйте, Неймат, голубчик!