Круг
Шрифт:
Первым пришел Дадаш. Правда, Муршуд с женой пришли еще раньше, но они, соседи, не в счет. Дадаш всюду бывал один. Почему-то он никогда не выводил в свет свою жену.
— У тебя прекрасная квартира, — сказал он. — Особенно этот вид. Чудесная панорама.
Они стояли у окна и смотрели на город. Неймат давал пояснения:
— Вон верхушка Девичьей башни. Теперь взгляните направо. Вот так. Это музей Низами. Нет, кино с той стороны. Смотрите по направлению моего пальца.
— Дадаш Мамедович… — сказал Муршуд. Неймат познакомил его с Дадашем всего десять минут назад, но Муршуд уже успел узнать его отчество. Вообще у Муршуда была поразительная память. Он знал отчества всех мало-мальски видных людей. [17]
17
Для Азербайджана обращение по имени-отчеству нехарактерно.
Дадаш не услышал обращения, и Муршуд повысил голос:
— Дадаш Мамедович, вы слышали, Хосрова Теюбовича перевели в Азпромсовет.
Еще одной особенностью Муршуда была необычайная осведомленность о переменах в официальных кругах.
Дадаш с минуту остолбенело смотрел на него.
— А кто такой Хосров Теюбович? — спросил он.
Муршуд был удивлен еще больше:
— Вы не знаете Хосрова Теюбовича? Ну, Годжаев, Хосров Теюбович! Одно время он работал прокурором в Шемахе, потом его перевели исполкомом в Маштаги. Сейчас я объясню вам, вы сразу вспомните. Его брат Аскер Сулейманов работает в Министерстве просвещения, Аскер Теюбович Сулейманов. Они родные братья, но фамилии у них разные. Вспомнили?
— A-а! Братец Черного Аскера?
— Верно, верно, — просиял Муршуд. — Его называют Черным Аскером. Так вот, Хосров Теюбович — его родной брат. Но они, кажется, не очень дружны.
— Брата я не знаю, — сказал Дадаш, — но Черный Аскер мошенник и дурак. Одно время он работал на радио и не пропускал в эфир газель Хагани… Как это… «Если ты не придешь, я всю землю сожгу…» Дескать, не можем мы поощрять такое изуверство. Выгнали его оттуда…
— Ах, — Муршуд снова заулыбался, — как вы правы, как это верно!
Муршуд был довольно рослым мужчиной, но когда судьба сталкивала его с какой-нибудь значительной личностью, он как-то съеживался, становился меньше. Неймат подумал, что подхалимство вообще омерзительно, но богатырски сложенный подхалим — это просто патология.
Послышался звонок.
Пришли Таира и Джаббар.
Когда дверь отворилась, в комнату донеслись кухонные ароматы.
Муршуд возбужденно посмотрел на Дадаша, хихикнул, потер руки.
— Я думаю, может, приступим к плову, — сказал он. — Больше никого не будет?..
Дадаш слабо улыбнулся. Он еще не освоился с юмором Муршуда.
— Ай, старик, ну что заладил «плов, плов», — заворчала Мензер. — Может, тебя не на плов позвали…
Неймат подумал, что получается как-то неудобно. Семейство Муртуза опоздает минимум на час. Так уж повелось. Пригласили всех ради Дадаша, а ждут Муртуза.
Дадаш и вправду заскучал. Кажется, его не очень занимала беседа с Муршудом о переменах в административных кругах. А может быть, он подобные сведения получал из более авторитетных источников, обсуждая их с людьми, которых считал равными себе по положению…
— Дадаш-муаллим, — объявил Неймат, — я купил магнитофон, и мы записали наши голоса. Не хотите ли послушать?
— Отчего же?
Неймат нажал на клавишу:
«…Ну скажите что-нибудь».
Знакомые слова, фразы, смех заскользили, как давно примелькавшиеся картины привычной дороги.
«…Значит, я хочу ска…»
«…У Али тоже есть такой…»
«…Хохмачи…»
«…Если я еще раз увижу…»
— Занятно, — усмехнулся Дадаш, — очень занятно.
В дверь постучали. Прибыли Аля и Муртуз.
— Сейчас подаю, — сказала тетя Бикя, — проходите, дорогие гости, усаживайтесь.
Познакомили Муртуза с Дадашем.
— Купили магнитофон? — спросил Муртуз.
— Они записали такие интересные слова, — кокетливо протянула Мензер, — включи, а, Неймат? Пусть они тоже послушают.
«Господи, помилуй меня!» — взмолился Неймат.
— Сейчас, — сказал он…
Послышался его голос, голос Суреи. Вдруг он вспомнил, что на ленте есть слово «Мурзик». Остановить уже нельзя. Поздно. Он попытался вспомнить это место. Значит, тетя Бикя хвалит магнитофон Муртуза и где-то тут Кармен говорит: «Мурзик». Ах, но ведь Бикя же не в одном месте хвалит, она повторяет это как заведенная.
И тут послышался голос Кармен: «…Грандмаман в таком восторге…»
— Муртуз Балаевич, — вскрикнул Неймат изо всех сил, — завтра смотрим футбол, а?! Как вы думаете?
Сурея удивленно подняла брови:
— Что ты так кричишь?
Неймат подумал: «Если б ты знала, закричала бы еще громче…» Послышался его голос из магнитофона: «…Нергиз, доченька…»
Он облегченно вздохнул. Кажется, пронесло. Никто ничего не услышал, не учуял, не понял.
— А как же! — сказал Муртуз. — Обязательно!
Аля и Таира о чем-то шептались. До Неймата доходили обрывки Алиных фраз: «Господи, она так выпендривается… Извела парня совсем».
Неймат не знал, о ком идет речь, но догадался, что Алия-ханум говорит об очередном романе своего сына Спартака. Двадцатичетырехлетний Спартак был рубахой-парнем, не дураком выпить и погулять. С помощью папиных звонков он в прошлом году кое-как окончил мединститут. Надо было пожалеть тех, кому суждено у него лечиться. Девчонок он менял еженедельно. Ежедневно. Муртуз не без гордости взирал на сыновние победы. «Яблоко от яблони недалеко падает; мне и самому смолоду девки проходу не давали».
Аля делала вид, будто куда как недовольна приключениями Спартака. Она не отвечала на бесконечные телефонные звонки, рывком вешала трубку. Но Неймат знал, что в глубине души ей приятна мужская слава Спартака так же, как положение Муртуза, как непорочность и отличная учеба Фирангиз.
Ее высказывания также были противоречивы: то она твердила об авторитете Муртуза, об уважении к нему в высших сферах, о семейном счастье, то вдруг из-за какой-нибудь чепухи начинала жаловаться на судьбу: «Эх, Сурея, ей-богу, я иногда думаю: зачем мне эта красота, этот ум, эта фигура, лучше б вместо этого бог дал мне немного счастья».