Круг
Шрифт:
Мартен взглянул в лицо адвокату. Тот выдержал взгляд: в его глазах не было ни презрения, ни печали, ни неловкости. В стеклах очков отражалось лицо сыщика.
— Десять минут.
Суббота
10
Воспоминания
Казалось, небо не плачет, а истекает желчью, а может, кто-то наверху решил выжать на землю грязную губку. Дождь все шел и шел, заливая дороги и леса, небо было серо-желтым, как разлагающийся труп, а воздух — тяжелым, липким и влажным. Суббота, 12 июня. Еще не
Он поспал часа два в одной из камер предварительного заключения, ополоснул подмышки и лицо в туалете, вытерся бумажным полотенцем, но завтракать не стал.
Правой рукой сыщик держал руль, левой — термос с теплым кофе и сонно моргал в такт движению дворников. Проявив чудеса ловкости, он зажал в пальцах левой руки сигарету и жадно затягивался, чтобы просветлела голова. Костер памяти разгорался стремительно и жарко, выталкивая на поверхность картины прошлого. Годы молодости, напоенные ароматом местности, по которой он сейчас ехал. Осенью сухие листья кружились над дорогой и приземлялись на обочины; длинные коридоры, мрачные и безмолвные, наполнялись серым светом бесконечно дождливого ноября; потом наступал декабрь с его снежной белизной, в спальнях, за закрытыми дверьми, весело гремел рок, близилось Рождество; весной набухали почки, повсюду, как пение сирен, как потерянный рай, расцветали цветы, маня их на волю в тот самый момент, когда приходилось вкалывать, чтобы в апреле и мае не провалить письменные зачеты. В июне наступала удушающая жара, бледно-голубое небо довлело над землей, свет становился слишком ярким, гудели насекомые.
А еще лица.
Десятки лиц… Юные, честные, лукавые, одухотворенные, пылкие, сосредоточенные, дружелюбные, полные надежд, мечтаний и нетерпеливой жажды жизни.
Марсак: пабы, кинотеатр «Art et Essai», где крутили Бергмана, Тарковского и Годара, улицы и скверы. Он любил те годы. О да, он очень любил тогдашнюю беззаботность, головокружительные мгновения счастья и приступы хандры, острой, как «приход» от ЛСД…
Худшая часть той жизни звалась Марианна…
Сервас думал, что рана не затянется никогда, но двадцать лет спустя это случилось, и теперь он был способен оценивать ее с отстраненным интересом археолога. Во всяком случае, так он считал до вчерашнего вечера.
Мартен миновал длинную платановую аллею и поехал по тряским булыжным мостовым старых улочек. Город выглядел иначе, чем накануне вечером, в темноте. Гладкие лица студентов под глянцевыми капюшонами ветровок K-way, [10] стоящие в ряд велосипеды, витрины магазинов, пабы, фасады, темные от воды навесы над террасами… Все это напрыгнуло на него, словно за двадцать лет ничего не изменилось: прошлое подстерегало Серваса, караулило, надеясь, что он вернется, и тогда оно схватит его за горло и утопит в воспоминаниях.
10
Ветровка из ветронепроницаемого, водоотталкивающего нейлона, которая легко трансформируется в компактную сумочку.
11
Друзья и враги
Он вышел из машины, посмотрел на пробегавших мимо
— Я майор Сервас, — сообщил он секретарше, — мне нужно видеть директора.
Она бросила подозрительный взгляд на его промокшую одежду.
— У вас назначена встреча?
— Я расследую смерть профессора Дьемар.
Сервас заметил, что глаза женщины за стеклами очков подернулись влагой. Она сняла трубку, что-то тихо сказала, потом встала и вышла из-за стола.
— Не беспокойтесь, я знаю дорогу, — сказал он.
Секретарша заколебалась, но в конце концов вернулась на свое место. Вид у нее был опечаленный.
— Мадам Дьемар… — начала она. — Клер… Она была хорошим человеком. Надеюсь, вы накажете того, кто это сделал.
Она сказала «накажете», а не «найдете». Сервас не сомневался: все в Марсаке знают, что Юго задержан на месте преступления. Он простился с секретаршей и направился в кабинет директора. В этой части здания царила тишина, занятия проходили в бетонных корпусах-кубах, выстроенных на лужайках, и в ультрасовременном амфитеатре (когда Сервас учился в Марсаке, его еще не было). Он поднялся по лестнице в круглой башне и остановился отдышаться. Дверь почти сразу распахнулась, и на пороге появился директор. Выражение лица у него было скорбно-серьезным — под стать случаю, но, увидев Серваса, он не сумел скрыть удивления.
— Я вас помню. Вы…
— Отец Марго. И мне поручено расследование убийства.
Лицо директора вытянулось.
— Чудовищная история… Какой удар по репутации нашего заведения: ученик убил преподавателя!
Ну конечно…
— Я не знал, что дело уже закрыто, — произнес Сервас, входя в комнату, — а его детали обнародованы.
— Юго ведь арестовали у мадемуазель Дьемар, верно? Все свидетельствует против него, это очевидно.
Сервас «заморозил» собеседника взглядом.
— Я понимаю, как вам хочется, чтобы дело закрыли как можно быстрее… в интересах лицея.
— Именно так.
— Тогда позвольте нам делать нашу работу. Надеюсь, вы понимаете, что больше я пока ничего сказать не могу.
Директор слегка покраснел и энергично закивал.
— Да-да, конечно, безусловно… Само собой разумеется… Естественно, да-да, естественно.
— Расскажите мне о ней, — попросил Сервас.
Его собеседник изменился в лице.
— Что… что вы хотите знать?
— Она была хорошим преподавателем?
— Да… Ну… Как вам сказать… Мы не всегда сходились во взглядах на… методические приемы… но ученики… ученики… э-э-э… они ее очень любили.
— Какого рода отношения были у Клер Дьемар со студентами?
— Что значит… О чем вы?
— Она была близка с ними? Держала дистанцию? Проявляла строгость? Или дружелюбие? Возможно, близость была излишней — на ваш взгляд? Вы сказали, что ученики очень ее любили.
— Отношения были нормальными.
— Кто-то из учеников или преподавателей мог ей завидовать?
— Я вас не понимаю…
— Клер была красивой женщиной. Коллеги и даже студенты могли проявлять к ней не только деловой интерес. Она никогда вам не жаловалась?