Круг
Шрифт:
Она произнесла это делано-легкомысленным тоном, и Сервас был благодарен ей за попытку разрядить обстановку. Вечерний сумрак убаюкивал их, вино расслабляло.
— Мне страшно, Мартен, — вдруг призналась она. — Я в ужасе, умираю от страха… Поговори со мной о моем мальчике. Вы выдвинете против него обвинение?
Голос Марианны сорвался. Сервас видел страх в ее глазах и муку на лице. Он понял, что она с самого начала хотела говорить только об этом. Все остальное ее не волновало. Он попытался найти верный тон.
— Если он предстанет перед судьей сегодня, это более чем вероятно.
— Но ты сказал мне по телефону, что у тебя есть сомнения. — В голосе женщины прозвучала
— Об этом пока рано говорить, но мне нужно кое-что прояснить, — ответил Сервас. — А пока… я не хочу подавать тебе ложную надежду.
— Спрашивай.
— Юго курит?
— Бросил несколько месяцев назад. Почему ты спрашиваешь?
— Ты знала Клер Дьемар.
Это был не вопрос — утверждение.
— Мы дружили. Нет, не так — приятельствовали. Она жила в Марсаке одна, я тоже. Ты понимаешь, что я имею в виду.
— Клер рассказывала тебе о своей личной жизни?
— Нет.
— Но ты что-нибудь знала?
— Да. Конечно. Я, в отличие от тебя, не уезжала из Марсака. Я знаю всех, и все знают меня.
— Что именно тебе известно?
— Слухи… О ее личной жизни.
— Какого рода?
Сервас видел, что Марианна колеблется. Когда-то она терпеть не могла сплетни. Но сейчас на кону была судьба ее сына.
— Болтали, что Клер коллекционирует мужчин. Использует их и выбрасывает, как одноразовые салфетки, и ее это забавляет. Что она разбила несколько сердец.
Сервас посмотрел на Марианну. Подумал о сообщениях в компьютере. В них была искренняя любовь — страстная, всепоглощающая, безграничная. Они не укладывались в нарисованный Марианной портрет Клер.
— При всех обстоятельствах она умела хранить тайну. А имен я не знаю.
«А ты, — хотелось спросить Сервасу, — как у тебя с этим делом?»
— Имя Тома тебе что-нибудь говорит?
Она затянулась сигаретой. Покачала головой:
— Нет. Ничего.
— Ты уверена?
Она выдохнула дым.
— Абсолютно.
— Клер Дьемар любила классическую музыку?
— Я не понимаю…
Сервас повторил свой вопрос.
— Понятия не имею. Это важно?
— Ты не замечала ничего необычного в последнее время? — Сервас внезапно сменил тему. — Никто не бродил вокруг дома? Не следил за тобой на улице? Что-то — неважно что, — оставившее у тебя смутное ощущение дискомфорта?
Марианна ответила недоуменным взглядом.
— Мы говорим о Клер или обо мне?
— О тебе.
— Тогда нет. А должна была?
— Не знаю… Но если это случится, сразу сообщи мне.
Она помолчала, но взгляд не отвела.
— А ты… — начал он, — расскажи, как жила все эти годы.
— Ты спрашиваешь как легавый?
Он покачал головой:
— Нет.
— Что ты хочешь знать?
— Все… Двадцать минувших лет, Юго, как ты жила с тех пор, как…
Взгляд Марианны затуманился, померк в затухающем свете дня. Она задумалась, перебирая в уме воспоминания. Потом начала рассказывать. Произнесла несколько тщательно взвешенных фраз. Ничего мелодраматичного. Хотя драма имела место. Скрытая, глубинная. Она вышла замуж за Матье Бохановски, одного из членов их детской банды. «Боха…» — изумился Сервас. Тупица и увалень Боха. Боха — верный и чуточку надоедливый друг, бравировавший нескрываемым презрением к девчонкам, набитый всяческой романтической чушью. Боха — и Марианна, кто бы мог подумать… Против всех ожиданий, Боха оказался добрым, нежным и внимательным. «По-настоящему добрым, Мартен, — подчеркнула Марианна. — Он не притворялся». А еще у него было чувство юмора.
Сервас закурил, ожидая продолжения. Она была счастлива с мужем. Действительно
Потом родился Юго. Боха — посредственность, увалень, «шестерка» в их банде — получил все, чего может желать мужчина: деньги, признание, первую местную красавицу, семью и сына.
Счастье было слишком полным — так, во всяком случае, считала Марианна, и в памяти Серваса всплыло слово hybris — чрезмерность, которую древние греки считали самым страшным грехом. Вина грешника в том, что он хочет получить больше отпущенного ему свыше, за что и навлекает на себя гнев богов. Матье Бохановски погиб, разбился на машине, возвращаясь поздно вечером домой после открытия энного по счету магазина. По городу поползли слухи. Говорили, что уровень алкоголя в крови Матье зашкаливал, что в машине нашли следы кокаина, что он ехал не один, а с хорошенькой секретаршей, которая отделалась несколькими ушибами.
— Наветы, ложь, зависть, — свистящим шепотом произнесла Марианна.
Она сидела в кресле, как птица на ветке, обняв колени руками. Сервас не мог отвести взгляд от этих красивых загорелых ног с синей веной на сгибе.
— Кто-то пустил слух, что Матье разорился, но это неправда. Он вкладывал деньги в страхование жизни и ценные бумаги, но я пошла работать, чтобы не продавать дом. Я декорирую дома для тех, кто лишен вкуса, создаю интернет-сайты для промышленных предприятий и органов местного самоуправления… Не такая уж творческая работа, но все-таки… — Она замолчала, но Сервас понял, что она хотела сказать: «…но это все-таки лучше, чем быть полицейским». — Юго было одиннадцать, когда мы остались вдвоем, я воспитывала его и, по-моему, неплохо справилась, — заключила она, загасив очередную сигарету. — Юго невиновен, Мартен… Если ты не поможешь, в тюрьму отправится не просто мой сын, но человек, который не брал греха на душу.
Сервас понял намек. Она никогда его не простит.
— Это зависит не только от меня, — ответил он. — Решать будет судья.
— Но на основании твоих выводов.
— Вернемся к Клер. В Марсаке наверняка были люди, осуждавшие ее образ жизни…
Марианна кивнула:
— Конечно. Пересудов хватало. Обо мне тоже сплетничали после смерти Матье — особенно если я принимала у себя женатых мужчин.
— А ты их принимала?
— Все было совершенно невинно. У меня есть несколько друзей, думаю, Франсис тебе сказал. Они помогли мне справиться с горем. Раньше ты не вел себя как легавый…