Круги на воде
Шрифт:
Прошло пять лет, но он вспомнил Сьюзен Вейн, ту, какой она была тогда – семнадцатилетнюю и, по ее собственному мнению, очень толстую. Ему никогда не нравились худые, но, как он начал припоминать, Сьюзен была действительно пухленькая, с румяными, как яблоки, щеками, с круглыми серыми, как у котенка, глазами и с густой светлой копной волос. Вполне симпатичная девчушка. Эдвард ускорил шаги и поравнялся с ней. Если это не Сьюзен, он просто пройдет мимо, но, если это все-таки она, было бы глупо плестись за ней всю дорогу, а у Эммелины
Когда он подошел, девушка обернулась, и на какое-то мгновение он было усомнился, но лишь на мгновение, ибо это была она. Исчезла ее полнота, но глаза были теми же, только сейчас, на похудевшем лице, они казались больше, и ресницы потемнели и стали золотисто-коричневыми. Может быть, ей пришлось над ними потрудиться, но результат получился замечательный. В конце концов, зачем шагать по жизни с белесыми ресницами, если тебе этого не хочется?
– Вы – Сьюзен Вейн? – спросил он нахмурившись, в обычной своей резкой манере.
Глаза Сьюзен расширились. Мягкая дорожная пыль приглушила его шаги, и она их не заметила. Она думала о профессоре Постлетвейте, который отправился в Америку. Как жаль, что из-за отсутствия денег она не смогла поехать с ним. Она расстраивалась не только из-за того, что ей хотелось в Америку, а еще и потому, что он почти наверняка перепутает теперь все записи с лекциями, а без нее некому будет привести все в порядок. А потом в одно мгновение воскресло ее прошлое пятилетней давности: Эдвард Рэндом смотрел на нее, стоя посреди проселочной Полпенниевой дороги.
Никто не знает, почему эта дорога называлась Полпенниевой, но она так называлась. И никто не знает, почему прошлое может вдруг возникнуть перед тобой и больно сдавить сердце, но так бывает, так и было, во всяком случае, на какое-то ужасное мгновение. Лишь на мгновение ей было снова семнадцать, и она была слишком толстой и умирала от любви к Эдварду Рэндому, а он был по уши влюблен в Верону Грей. Это было ужасно, но, слава богу, все уже позади. Пять лет – это немалый срок. Никто и никогда не заставит ее пережить такое снова. Ни она сама, ни Эдвард. Бедный Эдвард! Ее охватила волна тепла и нежности. Она выронила чемодан и протянула ему обе руки:
– Эдвард, как здорово, как замечательно!
Впоследствии он размышлял над тем, что, пожалуй, лишь одна Сьюзен так отреагировала на его приезд. Нет, это не совсем честно. Эммелина, его мачеха, сказала то же и от чистого сердца. Но свою привязанность и радость от того, что он жив, она выразила потоком слез, а это не очень-то воодушевляло.
Сьюзен не плакала, она вся светилась. Если ее глаза и увлажнились, то от этого они стали только ярче. Она ласково и твердо задержала его руки в своих, потом отступила, все еще говоря:
– Эдвард, как здорово!
Это было действительно здорово. Он даже перестал хмуриться, но морщина между бровей до конца не разгладилась. Были и другие морщинки на этом узком загорелом
Сьюзен окинула мысленным взором ту ужасную картину и засмеялась:
– Как здорово, что мы встретились!
Волнение, охватившее их обоих в первый момент, постепенно улеглось. Он подумал, что она слишком часто использует это, в общем-то ничего не говорящее, слово.
– Во всяком случае, я могу понести чемодан.
– Нет, у тебя же еще свой.
– Он совсем легкий.
– Ну и мой тоже. – Она обхватила свои пожитки.
– А если я возропщу?
– Не стоит, это бесполезно. У меня еще коробка, ее доставят на машине, а в чемодане лишь то, что может понадобиться сегодня вечером.
Эдвард шагнул к ней и так быстро и ловко выхватил чемодан, что она не успела воспротивиться. Это ее рассердило: Эдвард всегда любил делать все по-своему и был довольно изобретателен. Что бы ни изменилось, эта его черта, кажется, осталась прежней. Ее лицо прояснилось, и она рассмеялась:
– Ты действительно не изменился!
– Как жаль, но еще не все потеряно! Ты ведь уже не живешь в Гриннингзе?
– Нет. Тетя Люси умерла, когда я училась в колледже. Я работаю с профессором Постлетвейтом, но он уехал в Америку читать лекции.
– Пять лет – в двух предложениях. Лаконично, ничего не скажешь! И что он преподает?
– Литературу. Будет читать лекции о Шекспире: кто мог скрываться под этим именем. Эммелина написала, что дяде Арнольду нужен кто-то, чтобы помочь привести в порядок библиотеку, ну и спросила, не хочу ли я приехать в усадьбу и заняться этим. Я согласилась.
Глупо было нервничать, но она нервничала. Лицо Эдварда не успокаивало. Оно по-прежнему было довольно мрачным. Он сказал:
– Интересно.
– И что в этом интересного?
– Не знаю – просто так вдруг.
Ей показалось, что «просто так» – очень подходящее выражение. Чтобы сменить тему, она спросила:
– Ты, наверное, тоже остановишься у Эммелины?
– Ненадолго. Что-что, а это даст всем в Гриннингзе пищу для сплетен.
– Почему?
– Возвращение блудного сына. Видишь ли, с тех пор, как я вновь появился в этих краях, я только раз побывал в Гриннингзе.
– Я ничего не знаю, только то, что все думали, будто ты умер…