Круги от камушка
Шрифт:
Училка за столом сосредоточенно листала бумажки, слегка морщась от особенно громких выкриков. Костик опять против воли засмотрелся, но тут его пихнули. Сосед по парте Вася Казанский устраивался на стуле, основательно отдуваясь. Тяжело, наверное, такую кучу мышц таскать…
– Вась, не тяжеловат тулупчик?
Казан уставился непонимающе. Нет, тупым он не был, отнюдь, но реакции у него были… как бы сказать… в первую голову физические. То есть если бы Костик на него замахнулся, то улетел бы за ближайший горизонт, не успев даже руку до конца поднять. А вот абстракции Васе давались труднее.
– Чего ты? Чего тяжело?
– Забей, Вась.
Все еще погруженный в предыдущий вопрос сосед оживился и расцвел:
– Да ты че, нет, конечно! Давай!
– Да я тоже нет, – обломал его Костик. – Вон, Вилк… Виола точно сделала, у нее спроси. А я у тебя потом. Только там очередь.
– Подкааалываешь, да? Мне у Виолки всегда без очереди! – Вася выбрался из-за парты и потопал в соседний ряд. «Гордо реет наш Казанский, Терминатору подобный»: случайный экспромт Леськи Лапиньш разошелся в свое время по всей школе. Костик проследил Васин путь до парты Агапенко, среди разбегающихся, как куры, одноклассников, и в который раз удивленно спросил кого-то внутри себя: «Ну как это, а?» Влюбленность Казана в Вилку он еще мог понять: ничего удивительного, чудовище и красавица; но какого хрена умница Вилка обратно втюрилась в эту гору?? И какого черта так безальтернативно??
Вилка, собственно, оставалась почти единственной в классе девчонкой, так и не вступившей за три последних года в Клуб Бывших Девок Хоева. (Байкова, понятно, не в счет, а Диляра дальше лифчика не пустила). Невзирая на Вилкину всестороннюю прекрасность, инстинкт самосохранения не позволял Костику наставить Васе рога. Даже по пьяни. Даже под дурью. Даже когда она сама напрашивалась (было, было, чего уж там). Просто отключал, подлец, один небольшой орган в подопечном организме – и хоть башкой об стену бейся.
– …Хай! Слышь! Перекинемся?
С задней парты махали приглашающе. Что ли, действительно, пойти? Сколько там еще перемены? Ээ, три минуты…
– Не, пацаны! Не успеем уже! На следующей!
– А че, все, что ли? Сколько? Три? Да ну нафиг, успеем еще раз! Давай, Хай!
– Не, на следующей!
«Хай». Гы. Привыкли все-таки, приучились. «Хой», конечно, проще – но уж больно коннотации нелицеприятные. То есть не повезло с фамилией, однозначно… Внутри головы некто сиплый ударил по струнам и немузыкально заорал: «Де-ма-би-ли-заааацыыыыяааааа!», и Костик некоторое время развлекался, с хрустом затаптывая сиплого в извилины. Однако мысли уже сбились, понеслись какие-то фрагменты про попсу и рок, потом его вынесло на привычную магистраль «Я и Другие»… но тут завизжал звонок, и все мысли разом заслонил липкий ужас с ехидной ухмылкой и невидимой, но ясно ощущаемой рыжей гривой.
– Ну? Что еще ты помнишь?
– Ну, это… там еще Гайдар был, во. Аркадий. Кем он… президентом, да, точно. Президентом. А министром у него… министром…
– Ннну?! Кто министром?!
– …Ч… Чубайс… нет?…
Нелли прикрыла глаза и сделала несколько глубоких вдохов-выдохов. Только не смеяться. Только. Не. Смеяться. И не глядеть на это чудо, а то точно не удержусь. Сползу со стула и буду кататься по полу у Васиных ног, а Вася будет смотреть непонимающе, и класс я после этого никогда обратно не построю. Так, все? Открываем?
Возникшая перед глазами картина – «Дирижер Виолетта Агапенко репетирует с оркестром глухонемых» – разом зашвырнула стрелку смехометра далеко за красный
Когда судороги и всхлипы стихли (хохотать-то вслух нельзя, вокруг уроки идут), учительница истории Нелли Наумовна Баранова, она же – для друзей – Рыжая Нелька, поднялась, держась за стенку, и направилась в туалет промывать глаза. «Фиг с ними там, в кабинете, пусть три минуты пошумят, приду – заткнутся. Еще и решат, что довели училку до истерики, тише сидеть будут.»
В классе тем временем шла гражданская война. Девчонки хором жалели Наумовну и орали на Казана; Казан переминался у доски и бурчал, что он же не виноват, что у этих президентов все так сложно, и чего вообще, он ее и не доводил совсем, сама такая нервная. Пацаны разделились: часть орала на девчонок, защищая собрата, несколько ренегатов вопили, как ни странно, в защиту училки, с задней парты слышалось азартное «А я ее дамой!». Байкова металась между партиями, тщетно призывая к компромиссу, Агапенко терла занемевшие руки и с влюбленной жалостью смотрела на вяло отбивающегося от наскоков Васю. В первые секунды после бегства Нелли она успела выскочить к доске и провести сверхкраткий инструктаж, это потом уже девки взяли беднягу Казана в оборот.
Хлопнула дверь. Гам мгновенно стих, оставив после себя чересчур увлекшееся «…шестеркой твоего туза!..» Наумовна, впрочем, только сверкнула глазищами в сторону игроков: эти ее как раз боялись и уважали больше всех. Любого из них она могла сделать беспробудным двоечником по своему предмету – но не делала, получая в ответ поразительно тихие на уроке задние парты. Вот и сейчас замолкли в момент… хотя карт из рук не выпустили, буратины. Неужто доигрывать будут?
Вася все еще не решился сесть на место. «Вот черт. Ладно, на пять минут меня сейчас хватит…»
– Ну что, Василий? Вспомнил, кто там был министром?
– Этот… Гайдар и был, да. Тимур.
Вилка подпрыгнула, Нелли до боли сжала губы: «Минус две минуты… быстрее, Вася, умоляю!»
– …Всех советских министров посадили потому что. За то, что воровали. Президентом был… как его… Горбачев, ага. Его тоже потом посадили. За то, что он нефть продавал американцам.
«Пятьдесят секунд… сорок девять…»
– А потом президентом был, этот, Ельцин, – при упоминании последнего Казан непроизвольно расплылся в ухмылке. Ну конечно, что они про него знают? Правильно – что бухал не просыхая…
– Садись, Василий, на трояк наговорил. Шоколадка с тебя Вил… Виоле, запиши в дневник. Агапенко, отвернись, ты в нем дыру прожжешь!
Класс хрюкнул. Явно отошла уже Наумовна от истерики, шутит, вон. Чего у нее не отнимешь, так это умения быстро успокаиваться. Молодая еще, видимо, нервы не истрепаны.
– Так, начинаем новую тему. «Последствия гайдаровских реформ в России». Что ты хочешь, Света?
Байкова исполняла в классе роль, промежуточную между старостой и пресс-секретарем бандитской группировки: посредством нее примитивный организм «класс» обращался к внешнему миру с просьбами, предъявами и пожеланиями здоровья (по большей части, впрочем, вполне искренними). Нелли никак не удавалось разобраться, сколько в произносимом Светой самой Светы, а сколько – «коллективного Я» одиннадцатого «а».