Круги жизни
Шрифт:
Решившись, он вдруг сорвался в Ташкент, как в воду бросился. Пришел в руководящие инстанции с просьбой, изложенной на бланке музея, разрешить ему, Юсупову Мамеду Салиховичу, перевезти прах Биби-ханым в Самарканд. Было это в сорок восьмом году (спустя два года после моей «встречи» с Биби-ханым), и он добился, получил разрешение и пришел в кустарно-художественный музей за царицей.
Как перевезти ее на аэродром? На грузовике? Вдруг рассыплется от тряски? Да и на арбе может ее растрясти. Мамед Салихович решил нанять четырех рослых носильщиков, тех, что носят на траурных носилках покойников на мусульманские кладбища.
С
Напрасно Мамед Салихович (перевозивший прах отчасти на деньги музея, отчасти на свои скромные личные сбережения) их стыдил, напрасно объяснял, как должны гордиться, что участвуют в траурном кортеже самой Биби-ханым, они стояли на своем.
— Я бы на вашем месте сам бы еще заплатил за это! — в отчаянии воскликнул Мамед Салихович.
Это окончательно погубило дело: носильщики, обидевшись, показали спины и зашагали прочь. Пришлось удвоить им плату, тогда они взгромоздили носилки на плечи и понесли царицу дальше.
Добрались до аэродрома. Пойти к аэропортовскому начальству, оставив Биби-ханым на носильщиков, Мамед Салихович не решался. Наконец «присмотреть» за саркофагом взялся сторож склада горючего. Биби-ханым засунули между бочек бензина. Мамед Салихович расплатился с носильщиками и побежал к зданию аэропорта.
Начальник аэропорта оказался человеком романтическим: услышав, что речь идет о любимой жене Тимура, тотчас же, невзирая на стенания остающихся по ее вине пассажиров, разбронировал несколько мест в самолете ЛИ-2, который должен был лететь в Самарканд. Общими усилиями саркофаг с Биби-ханым втащили на боковую скамью. И среди пассажиров, чрезвычайно оживившихся от эдакого соседства, Бихи-ханым стала свершать свой последний путь в родной город, где прожила всю жизнь и умерла полтысячи лет назад.
— Мамед Салихович мне признался потом, — рассказывал Ремпель, — что, хотя обычно боялся летать на самолетах, на этот раз присутствие Биби-ханым его успокоило. Он, историк, даже представить себе не мог, чтобы с прахом жены Тимура (значит, и с ним) в воздухе могло что-либо приключиться. Так, под охраной великой тени, прибыл он в Самарканд.
С аэродрома Мамед Салихович позвонил к себе в музей: оказалось, машины, на которую рассчитывал и на которой мог бы ехать хотя бы со скоростью три километра в час, — машины этой не дали. Позвонил в облисполком, никого в этот неурочный час не застал. Тогда скрепя сердце Мамед Салихович нанял «левый» грузовичок — полуторку, взобрался наверх, обнял саркофаг, чтобы царицу не растрясло. Поехали…
Самаркандцы знают, кто такая Биби-ханым, слух о ее приезде молниеносно облетел город. Горожане повалили в музей поглазеть на царицу. Напрасно Мамед Салихович утверждал, что никакой Биби-ханым нет. Не хотел, чтобы знали об этом, пока не подготовят похороны. Люди ходили за ним по пятам, терпеливо слушая его объяснения, и будто не слышали ни слова, спрашивали опять и опять: «А где же Биби-ханым?»
Спустя несколько дней в присутствии небольшой комиссии Биби-ханым захоронили обратно — в ее мавзолее…
Счастливый день
От развалин Биби-ханым выкатили за город: решил навестить обсерваторию Улугбека. Мне хотелось еще раз прикоснуться к мраморным плитам древнего секстанта, равного которому по величине не знал мир. Въехали на холм Кухек, миновав чайхану, построенную для посетителей, и выключили мотор прямо перед новым, облицованным разноцветными изразцами строением — футляром над сохранившейся подземной частью обсерватории, — вошли и перенесли на пять веков назад…
Вниз, в полумрак высеченной в скале траншеи, уходят два ряда каменных ступеней. Меж них из глубины взлетают дуги гигантского, поставленного по меридиану секстанта. Наблюдая прохождение звезд над этими дугами, кутаясь в теплый халат от подземной сырости по ночам, со ступеньки на ступеньку поднимался тут Улугбек — внук Тимура, наследник его империи, мыслитель и астроном, о котором вскоре после его трагической смерти Алишер Навои писал: «Улугбек протянул руку к наукам и добился многого. Перед его глазами небо стало близким и опустилось вниз».
Тебе будет легко представить, какова была мировая слава Улугбека, если скажу, что на европейских гравюрах XVII века, окруженный шестью крупнейшими астрономами мира, рядом с Птолемеем, Коперником и Тихо Браге, на почетном месте — по правую руку Урании, музы астрономов, — восседает за круглым столом мирза Улугбек. Самая известная из его работ: «Зидж-и-Гурагани» — астрономические таблицы и каталог звезд, более точный, чем европейские каталоги сто лет спустя. «Величайшим наблюдателем» называл Улугбека Лаплас.
В медресе, основанном Улугбеком, молодых людей обучали, кроме богословия, светским наукам — истории, географии и, конечно, астрономии. Трудно поверить (сказано, будто сегодня), однако слова принадлежат Улугбеку: «Религии рассеиваются как туман, царства разрушаются, но труды ученых остаются на вечные времена».
Ты понимаешь, что мусульмане-фанатики ненавидели его столь же неистово, как католические фанатики ненавидели Галилея. Однако Улугбек был царем, внуком Тимура, воинствующее духовенство не могло ни сжечь его, как Джордано Бруно, ни заставить всенародно отречься от взглядов, как Галилея. Оно воспользовалось Абдул Лятифом, сыном Улугбека, домогавшимся власти. Народное предание гласило, что Улугбек был обезглавлен наемными убийцами, подосланными сыном.
Долгое время доподлинно не было известно, правда ли, что убийца отрубил ему голову, или это был слух, создание народной фантазии. Чтобы узнать, так ли, ученые, вскрывая гробницу Тимура, вскрыли и гробницу Улугбека.
Волнующая была минута: вокруг, обнажив головы, столпились ученые — русские и узбеки. Когда в немой тишине подняли крышку гроба и все увидели отрубленную голову с перебитыми шейными позвонками, многие отвернулись, чтобы смахнуть с глаз невольно выступившие слезы: в это мгновение все остро почувствовали живую связь настоящего с прошлым.