Круглый счастливчик
Шрифт:
— Или летом, например. Духотища, пылища. От газов голова кругом идет. Упаришься. А тобой недовольны.!
— А может, послать всю науку к черту. Окончу курсы шоферов, пристроюсь где-нибудь в автобазе…
— Вообще-то учиться никогда не поздно. Если подготовиться, можно в институт поступить. Мне сейчас 27. Кончу — будет 32. Время есть…
— Получают шофера неплохо. Таким образом, в смысле денег ничего не теряю, а наоборот…
— У Артемьева брат ученый. Говорит, 400 рублей каждый месяц
— Лариса, вероятно, удивится. Возможна конфликтная ситуация. Но потом оценит. Буду приходить домой энергичный, окрепший, полный впечатлений. Ей это понравится…
— Галка, конечно, бузить начнет, плакать. Ты ученый, скажет, будешь, а я простая. Мол, семья развалится. А как стану приходить домой свежий, неуставший, и бензином не будет нести, так обрадуется…
— С другой стороны, получается, зря я пять лет протирал штаны в институте, четыре года над диссертацией работал. Только начал выходить на уровень…
— Легко сказать — учиться. А попробуй выдержать пять лет. У телевизора — не посидеть. На хоккей — не сходить. Пять лет, считай, из жизни будет вычеркнуто…
— В случае успешной защиты можно рассчитывать на старшего научного сотрудника. И тема ведь перспективная…
— За третий квартал премия получается приличная. Опять же, в начале года обещают дать новую машину…
— Не стоит, конечно, идеализировать работу шофера. Однообразные операции, всевозможные поломки, дорожные происшествия…
— Ну, допустим, подамся в науку. А дальше? Вот сидит очкарик. И вчера сидел. И завтра будет сидеть. Плешь уже пробивается…
— Все-таки в науке элемент творчества несравненно выше, чем где-либо…
— Что ни говори, а руль в руках — лучше, чем перо и бумага. Главное, чувствуешь, что дело делаешь…
— Получить красивый результат — что может быть интересней и приятней?..
— Проживу и без диплома. И неплохо проживу…
На душе у Грачева стало уютно и хорошо. Он выгрузил раствор и, снисходительно посмотрев на Данилова, гордо повел самосвал.
— А ведь этот парень за рулем, наверное, не знает всей прелести игры ума и воображения, — подумал Данилов и, пожалев шофера, погрузился в книгу.
ВЫБОР
В литературное объединение «Пегас» набирали талантливых. Слава Лыбин, пишущий научный сотрудник, надел белую рубашку и пошел.
Была осень. Троллейбусы ползли по воде толстыми рыбами, выметывая икринки пассажиров. С промокших афиш стекало изображение лауреата конкурса «Лейся, песня». Из магазинов глядели на дождь скучающие кассирши.
В сыром подъезде толклись желающие, Лыбин пролез в угол.
Высунулась голова вахтерши.
— Уж эти мне писатели, —
Все вошли в комнату и расселись.
Распахнулась дверь, и появился Гурьян Павлович Балабухин, писатель. Он сел за стол, поправил падающие на глаза брови и улыбнулся. За частоколом его крепких зубов паслись фразы.
— Ба! Знакомые все лица, — сказал Балабухин. — Петя Нулин, Наина Каштанкина, Ашотик. Гюль-Гюль… Но начнем с новеньких. Вот вы, товарищ…
— Так точно! — подскочил высокий старик. — Иван Лунев, пенсионер. Псевдоним Ферапонт Тайна. Пишу басни, афоризмы, скетчи, мизансцены. Чернило капнуло на брюки и ликовало, замарав! Химчистка брюки взяла в руки, и нет чернила. Вот мораль!
На этом Тайну остановили. Он сел.
Таня Лялина, учащаяся с прыщавым лобиком, читала стихи про старую мельницу, березовый бал и первую любовь.
Писатель слушал, прикрыв глаза.
— Хорошо, черт побери, — бормотал он. — Чисто. Наивно. Хорошо…
Лыбин ждал своей очереди, холодея. Он приготовил рассказ про интеллигента, нашедшего кошелек с деньгами. Интеллигент, соблазненный суммой, присваивает деньги, но через год сходит с ума, не выдержав угрызений совести.
Балабухин выслушал рассказ с интересом. Затем спросил:
— Вы сами из-за кошелька с ума сошли бы?
— Нет, — ответил Слава и сник.
— То-то! Но язык мне нравится…
Младший научный сотрудник летел домой по лужам. Похвала маститого окрыляла. В седле «Пегаса» нашлось место и для Лыбина.
Занятия проводились по пятницам. На первом семинаре обсуждали стихи Наины Каштанкиной, чья молодость прошла в литобъединении. Писала Каштанкина сложно, и понимал ее один Ашотик. Она читала глухим голосом:
Я выстригла волосы в горле Криком пискающей мыши. Но поздно — тунеядец, вор ли Украл трубу с соседней крыши.— Знаешь, Наина, — задумчиво сказал Гурьян Павлович, — я помню, как ты, совсем еще девочка, появилась у нас. Ты писала тогда лучше…
Каштанкина расплакалась и выбежала.
Тягостное молчание нарушил Ферапонт Тайна. Он прочел басню о пуговице и нитке. Началось обсуждение.
— Где авторское кредо? — строго спросил студент Нулин. — Квинтэссенция размазана. Суперпозиция штампов. Дешевая морализация с намеками на альтруизм.
Баснописец стоял багровой колонной.
— Врешь ты, парень, — зло сказал Ферапонт Тайна. — Я знаю, врешь. Нутро у тебя порченое, оттого и мучаешься.
Назревала ссора.