Круглый счастливчик
Шрифт:
— Человек живет потому, что он вылупился на свет божий, и ничего другого выбирать ему не приходится. Я тебе больше скажу, — продолжал Михаил, накладывая в тарелку грибы. — Если человек занят делом, то у него и времени нет думать про счастье. Да, что это такое — счастье-то? Сегодня тебе хорошо, завтра — плохо, потом опять хорошо и так далее, пока не поступишь в распоряжение дамы с косой…
Кудрин заметил, что это вульгарный подход, что каждый человек имеет свое представление о счастье и хочет быть счастливым, осознанно или неосознанно, но хочет.
— А у меня, Саня, такого представления не было и нет! — с торжеством заявил Марченко. — Чтоб дети были здоровы — это я понимаю. Чтоб на работе никакой хурды-мурды — тоже ясно!
Он засмеялся.
— Ты не о том, старик. — Кудрин поморщился. — Я же тебе о счастье с большой буквы толкую. Как говорится, о Синей Птице!
Михаил усмехнулся:
— Поторчал бы ты, Саня, сезон в тайге, покормил бы с нашими парнями насекомых, поспал бы в сырой одежде — тогда и потолковали бы про Птицу! Нечего, Саня, в эмпиреях витать… — Он подмигнул Кудрину. — Ты не обижайся, это я так… Ты же знаешь, философоствовать я никогда не любил. — Он взглянул на часы. — Ну, старик, мне пора на лайнер.
Кудрин проводил друга до такси, и они расстались, крепко обнявшись на прощание.
А потом он часа два бродил по ночной набережной, смотрел на скольжение реки, на звездное небо, на мигающие огоньки заходящих на посадку самолетов, и ему казалось, что весь этот мир умещается в нем, как в раковине. В нем крепло ощущение, что еще секунда — и ему откроется смысл человеческого бытия. Боясь упустить это волшебное состояние, он кинулся домой, сел за стол, и все, что переполняло его, начало превращаться в слова…
Утром Кудрин проснулся в неважном настроении. Он увидел на столе листы, покрытые лихорадочными строчками, и все вспомнил. Потом он стал читать написанное ночью, и с каждой страницей росло в нем разочарование. То, что вчера было таким глубоким и точным, теперь выглядело повторением расхожих истин. Мудрость мыслей при утреннем свете рассыпалась в прах, и Кудрин с огорчением признал, что ни черта ему в эту ночь не открылось. Все, что он опубликовал прежде, показалось мелким, пустячным, и от сознания того, что у него нет достойных ответов на вечные, «последние» вопросы, Кудрин захандрил.
За месяц он не написал ни строчки, читал классиков, видел пропасть между ними и собой и маялся, раздражаясь по любому поводу.
Но вот однажды прислали письмо из толстого журнала, в котором сообщалось, что рассказ его принят и готовится к публикации. Спустя неделю он увидел свою фамилию, упомянутую с лестным эпитетом в одном из обзоров, и поймал себя на том, что ему это приятно. Постепенно чувства и мысли его упорядочились. Он взглянул на свои возможности трезво и доброжелательно.
«Ну, не дано… — спокойно размышлял Кудрин. — Что ж теперь с ума сходить… А если каждый литератор, не найдя ответа, писать бросит? Глупо и неразумно. Коль есть во мне искра, зачем же ее гасить…»
Сев за стол, он вернулся к своему сочинению. Мало-помалу лицо его приобрело выражение отрешенное и задумчивое, чувства обострились, перед глазами поплыли образы, и он, покинув Землю, ринулся во Вселенную, к источнику таинственного излучения…
ЧЕГО ИМ НЕ ХВАТАЕТ!
В конце мая Пашутин, проснувшись среди ночи, что случалось с ним крайне редко, не обнаружил рядом супругу. Не нашел он ее и в других комнатах. Окно на кухне почему-то было распахнуто. На полу, около газовой плиты, стояли шлепанцы жены… Удивленный Пашутин высунулся в окно, но с высоты восьмого этажа ничего не увидел. Лишь слышно было, как во тьме двора яростно воют коты, оспаривая право первой брачной ночи.
Не зная, что предпринять, он собрался звонить в милицию, как вдруг услышал странный звук: словно крупный зверь мягко спрыгнул на пол. Пашутин метнулся на кухню и увидел жену. Лариса стояла в ночной рубашке и — что более всего поразило его — держала в руке метлу.
— Ты не спишь? — растерялась жена.
— Сплю, — у Пашутина дрожали ноги, он опустился на табурет. — Где ты была?
— Где же мне быть… — она провела метлой по полу. — Не спалось, решила подмести…
— Ложь! — оскорбился Пашутин.
Лариса, помолчав, сообщила:
— Летала…
— Мне не до шуток!
— А я не шучу, — Лариса, наклонив метлу, оседлала ее, на мгновенье застыла и, пригнув голову, чтоб не задеть раму, бесшумно вылетела в окно. Все произошло столь просто и неожиданно, что Пашутин поначалу ничего не понял, точно зритель, одураченный фокусником. Затем прыгнул к окну, стараясь не упустить из виду супругу. Описав круг, Лариса так же бесшумно вернулась.
— Теперь — спать! — сказала она. — Скоро утро.
Уснула она быстро, а вот Пашутин так и не сомкнул глаз. Техническую сторону полета он объяснил вполне грамотно: в метлу, вероятно, был вмонтирован микродвигатель с надежным глушителем… Тревожило Пашутина другое: куда и с кем летала супруга? Стоило закрыть глаза, как видел он Ларису в темном небе, а рядом с ней — преуспевающего мужика, из тех, кто мотается по заграницам (не он ли и привез из капстраны летающие метлы?)
Утром поговорить с женой не удалось. Во-первых, мешали дети. Во-вторых, оба спешили на работу.
Вечером он держался с Ларисой подчеркнуто сухо. На ужин она приготовила его любимые пельмени, но он съел всего пять штук и, отставив тарелку, молча перебрался к телевизору.
Шла передача «Это вы можете». На экране застенчивый парень показывал свое изобретение. Он сел в кресло, накрылся прозрачным колпаком и повернул рычажок на подлокотнике. Кресло загудело, оторвалось от пола и, повинуясь командам изобретателя, закружило над ареной, то набирая высоту, то снижаясь. Ведущий сообщил, что «креслолет» Сергея Терещенко полезен всем, кто работает в условиях бездорожья.