Кругосветное путешествие юного парижанина
Шрифт:
И, улучив момент, когда клинок противника застрял в складках грубой материи, Буало нанес сильнейший удар в незащищенное лицо гаучо кулаком с зажатой в нем рукоятью ножа.
Гаучо зарычал и хлопнулся на спину.
— Черт возьми, великолепный удар, — насмешливо произнес знакомый голос.
— А разве нет? — проговорил Буало, увидев Фрике с жутким синяком под глазом. — Мне хочется, чтобы этот несчастный перестал нам вредить; в конце концов, он дал нам приют и пищу.
— Бедняга просто дурно воспитан. Иначе как могло бы ему прийти в голову совершить столь мерзкий поступок?
— Надеюсь, хотя и не очень на это рассчитываю… Ладно, — решительно обратился Буало к совершенно растерянному гаучо, — давай сюда нож! Отлично. И самопал! Прекрасно. Итак, сейчас я отломлю кончик ножа и выну кремень из ружья. А теперь забери это! — Молодой человек вынул из кармана пригоршню луи. — Это на покупку новой лошади вместо той, которую я, к своему великому сожалению, вынужден был убить. И еще выучи назубок: насилие позорно, человеческая жизнь священна. Я был твоим гостем и не забыл оказанного гостеприимства. Вот как французы мстят за обиду! Прощай!
Гаучо, потрясенный великодушием молодых людей, глядел на них во все глаза, и постепенно в его взоре стал гаснуть огонек злобы. Наконец он опустил голову, и по загорелой, кирпичного цвета щеке покатилась слеза.
Зверь был укрощен. Он уходил медленно, не оборачиваясь…
Буало и гамен вновь сели в седла и в сопровождении резерва продолжали путь на северо-запад.
— Кстати, дорогой Фрике, как вам удалось очутиться в том самом месте, где я сводил счеты с гаучо?
— Проще простого. Я выбрался из-под бедной лошади, сел на другую и прискакал туда, где вы упражнялись в боксе. Только скажите, как это вам удалось с такого большого расстояния разворотить круп лошади гаучо?
— Пулей. Обычной разрывной пулей, изобретенной моим другом Пертюизье.
— Но ведь ваше ружье не стреляет пулями.
— К нему — две пары стволов. Одна — chokebore, другая — нарезная. Как видите, изобретения Гринера и Пертюизье весьма полезны путешественникам.
День, богатый драматическими событиями, подходил к концу. Двое спутников, которых столь странно свел случай, ощутили необходимость отдыха: человеческая выносливость не бесконечна.
За несколько минут последний марш-галоп вынес французов на холм, господствовавший над бескрайней равниной. Наступала ночь, и нижний край красного солнечного диска, казалось, чуть-чуть позеленел от гигантских трав, которые неуловимый ветерок гнал, словно морские волны.
Да, пампа была похожа на океан, где на глубине произрастают морские водоросли. А от них поднимается легкий пар, и высокие пальмы становятся похожими на корабли в тумане.
Двое парижан с наслаждением предвкушали несказанную радость поспать на свежем воздухе.
Гамен зачарованно вслушивался в симфонию природы, в ней каждое живое существо вело свою ноту, а Буало, давно знакомый со всеми оркестрами, «бульвардье», со слухом краснокожего способен был узнать каждого из виртуозов.
— Потерпим еще немножко, — весело произнес он. — Разгрузим наших бедных животных, им и так сегодня вдоволь досталось, из поклажи построим редут… Вот так, хорошо. А теперь развернем гамаки.
— Что, — переспросил Фрике, — у вас есть гамак?
— Я же сказал: гамаки.
— Решительно, моя жизнь полна приключений. В течение дня со мной приключилось столько невозможного! Я на три четверти утонул, на две четверти был повешен. Потом оказался посреди пустыни, встретил парижанина, а спать улягусь в постель.
— Прекрасно, — ответил Буало, выходки гамена забавляли его до бесконечности. — Однако займемся делом, как гласит пословица, где постелишь…
— Там и поспишь. Успокойтесь, я же моряк… к гамаку привычный. А как, черт возьми, случилось, что у вас два столь нужных в хозяйстве предмета?
— Имею обыкновение иметь при себе необходимые предметы в двойном количестве, и, как видите, не зря!
— Какие веселенькие! — воскликнул гамен, разворачивавая гамаки и разглядывая в последних лучах заходящего солнца богатый рисунок ткани и узорчатую бахрому.
— Ну, болтунишка, поработаем еще немного. Эта группа деревьев прямо специально для нас… Вот так!.. Прекрасно. Давайте натянем шнур, прикрепим пончо, и получится полог. Видите, теперь у каждого есть висящая над землей палатка, где можно не бояться дождя, росы и даже бури. Чем сильнее ветер, тем лучше он укачивает спящих и тем крепче сон.
— И без риска свалиться, как, например, на корабле; матросы вертятся во сне, точно юла, и летят вниз, так и не проснувшись. Да, а что будет с лошадьми? Они за ночь не разбегутся куда глаза глядят?
— Черт побери! Вы, наверно, думаете, что мы скакали на глупых домашних созданиях, которые галопируют пять минут, неся на спине болвана, одетого в желто-зеленый наряд? Их два часа протирают соломенным жгутом, а ноги обматывают фланелью, пропитанной камфорным спиртом, затем заворачивают в кучу тряпок!..
— И они еще кашляют!..
— А что вы скажете о наших животных? Ни одно из них, за исключением той лошади, на которой я постоянно езжу, не обошлось мне дороже двухсот франков. И для них одно удовольствие проскакать галопом пять или шесть лье без передышки. Сегодня они оставили позади восемьдесят километров… Завтра опять будут свеженькими. Теперь — спать…
Фрике не пришлось уговаривать. Он ловко подтянулся и влез в гамак, висевший в полутора метрах от земли, а в это время Буало, как истинный сибарит, снимал высокие сапоги, прежде чем скользнуть под мягкий и плотный полог из пончо.
— Месье Буало, — спросил Фрике по прошествии пяти минут, — вы еще не спите?
— Нет, не сплю, курю последнюю папиросу; а что вас интересует?
— Да вот, думаю о нашем недавнем знакомом. Он ведь не настоящий белый.
— Антропология вместо сна! Вы, вероятно, хотите знать, что представляют собой гаучо, не так ли?
— Клянусь Божьей матерью! Если у вас есть желание.
— Конечно, есть. Ваша потребность в новых знаниях доставляет мне истинное удовольствие. Всецело в вашем распоряжении! Вот послушайте. Гаучо являют собой результат смешения белых, в основном испанцев, с индейцами, а также с неграми. Что самое любопытное, в истории антропологии это уникальный случай, когда подобное смешение породило особую расу, где не доминирует ни один из составляющих ее типов.