Круговая подтяжка
Шрифт:
Азарцев был совершенно с Юлией не согласен.
– Юля, ты подумай, так любой пациент, который просто захочет вернуть деньги, может нажаловаться на нас за что угодно! За то что мы в туалет его на машине возили! Ведь это же абсурд! Любой человек может сказать, что чувствует себя плохо. Но ведь когда речь идет о деньгах, это надо же еще доказать.
Юлия не обратила на его слова никакого внимания. Для нее Азарцев как оппонент никогда не существовал.
– Нет, я не понимаю, как вы, два придурка, – Юля имела в виду еще и анастезиолога, – могли допустить, что старуха пудрила вам мозги целую ночь! Неужели
– Так, как ты, могут разговаривать только дилетанты! – наконец взвился Азарцев. – Ты что, не понимаешь, что мы действительно ходили с этой больной по лезвию ножа? Я уж молчу, что в семьдесят лет вообще никого не надо оперировать без лишней нужды! Это все твоя погоня за деньгами! А что, если бы бабулька действительно у нас умерла?
Юлия молчала, так как в сотый раз объяснять Азарцеву финансовое положение клиники считала бесполезным. Но Азарцев расценил это как свою маленькую победу.
– А что касается мочегонного, – уже спокойнее добавил он, – то я очень хорошо отношусь к нашему новому анестезиологу, но все-таки он не Тина. Вот если бы дежурила она, мне было бы гораздо спокойнее.
– Это почему? – с иронией поинтересовалась Юля.
– Чтобы снять такой отек, доза мочегонного должна быть лошадиной. Ты хотела, чтобы у нее начались судороги? На фоне пожилого возраста, больного сердца, гипертонической болезни? Поэтому я тебе в свое время и говорил: Тине я могу во всем доверять. Уж она-то знает, что надо делать в какой последовательности и каких дозах.
– Вспомнил наконец про свою пассию! – перекосилась Юля. – А я все ждала, когда же ты мне про нее скажешь? Как видишь, я тебя хорошо знаю. Не ошиблась в твоих рассуждениях. Но все, что ты тут орал про свою алкоголичку, гроша ломаного не стоит. И наш новый доктор нисколько не хуже ее. Единственно, что меня удивляет – как ты смог его уговорить оперировать с тобой ночью эту девчонку вне всяких правил?
Азарцев сглотнул.
– Откуда ты знаешь?
– Как видишь, знаю. И очень плохо, что ты что-то делаешь втайне от меня. Кстати, ты ему за наркоз заплатил?
– Заплатил.
– Из каких денег?
– Из собственных, не переживай. – Азарцев помолчал, будто заново проиграл в памяти ту кошмарную ночь. – Если ты знаешь про Веронику, значит, знаешь, и что Саша умерла?
Юля прикрыла глаза.
– Допустим. И это тоже тебе в минус. Как могло получиться, что на территории клиники какой-то урод устроил стрельбу?
– Этот урод – Сашин отец.
– Какое мне дело, чей он отец! А если бы больные повыскакивали из палат?
– Больные спали.
– Кроме одной, – фыркнула Юлия. – Вот было бы красиво, если б нашу пациентку вывели на крыльцо, а в нее из ружья – ба-бах!
– Между прочим, в том, что Саша в ту ночь умерла, виновата ты.
– Почему это – я? – Юлино лицо искривила презрительная гримаса.
– Конечно, ты! Если бы ты разрешила ей сделать аборт у нас, все бы обошлось.
– Ну да, еще надо было бы открыть здесь и бесплатный приют для привокзальных нищих! – Юля даже косвенным образом не хотела признавать свою вину. – Это вы, идиоты, зачем-то стали открывать ворота неизвестно кому, вместо того чтобы забаррикадироваться покрепче и вызвать ОМОН. Тогда не было бы ни этого дурацкого
Азарцев вздохнул. Он вспомнил лица больных во время утренней перевязки. В их глазах светились и благодарность, и надежда. Он вспомнил актрису, постоянно разглядывающую в зеркале свой новый нос, вспомнил девушку с очаровательной грудью, которой та хотела пленить своего возлюбленного, вспомнил ноги, животы, груди и лица тех многих, что прошли через его скальпель и руки. Лысая Голова тоже был благодарен ему и даже дал много денег. Но вот прошло время, и Голова теперь строит из себя акулу капитализма. Все они так. Сначала, как увидят себя красивыми, обновленными, счастливы до небес. Потом думают, что все это пришло к ним само собой, и поэтому никакой заслуги доктора в их нынешнем счастье нет.
– Что вздыхаешь-то? – Юлия подошла, положила ладонь Азарцеву на плечо. – Слушаться надо! Я тебе плохого не пожелаю. – Рука ее была цепкая и холодная, с ярко накрашенными ногтями. Азарцеву показалось, что в его плечо вцепилась куриная лапка. Он вздрогнул, потому что Юлино прикосновение было ему неприятно, и резко встал. Это движение от нее не укрылось.
«Нет, каши с ним не сваришь! – подумала она. – Надо решать».
– Птиц с чердака срочно придется вывезти, – сказала она. – Приедет комиссия, обвинят нас во всех грехах – и в антисанитарии, и в том, что мы специально травим больных аллергенами.
– Куда же я их вывезу? – удивился Азарцев.
– К себе домой! – безмятежно улыбнулась Юля. – Тебе, видимо, только с ними и бывает хорошо. – Она сузила глаза и смотрела на него с вызовом.
«Чтоб ты провалилась, тиранка несчастная!» – подумал Азарцев и ушел в буфетную. Здесь, на людях, было единственное место, где Юля не могла его достать со своими нотациями. Он спросил себе кофе и коньяку. Буфетчик подал ему чашку и рюмку на подносике.
– А булок нет?
– Нет.
Но он и не хотел есть, спросил просто так. Хотя, конечно, поесть было бы неплохо, ведь ему еще надо было заехать к Нике. Но он не торопился. Сгустились сумерки. И когда Азарцев допил свой коньяк, ему показалась, что возле микроволновки появилась девушка с белой косой, издали улыбнулась ему и исчезла.
Азарцев спросил себе еще чашку кофе, потом переоделся и поехал в Москву перевязывать Нику.
Тина, как только стала вставать и немножко ходить, зашла в кабинет к Маше.
– Слушай, девочка, – сказала она. – Я и так слишком долго лежу у вас в лучшей палате.
Дорн, который тоже сидел в это время в Машином кабинете, отвратительно хмыкнул.
– Валентина Николаевна! – убедительно начала Маша. – Столько, сколько надо, вы и будете…
– Больше не надо, – перебила ее Тина. – И так вам всем большое спасибо. Но я понимаю, что выписаться пока еще не могу. Поэтому можно я перееду в маленькую угловую комнатку? – Тина имела в виду свой бывший кабинет, теперь переоборудованный в небольшую палату.