Круговая подтяжка
Шрифт:
– Нет, варан мне не по душе. – сказала Тина. – Пусть его купит кто-нибудь другой.
– Ну вот рыбки есть еще или мыши! – Старику ужасно хотелось, чтобы хоть кто-то у него что-нибудь купил, а то весь день можно считать пропащим. Тина поняла его. Она обвела рассеянным взглядом прилавки. Рыбки ее никогда не интересовали. Собаку после Чарли она заводить не собиралась, да в магазине и не было собак. – Ну купите хоть черепашку для ребеночка! – Старик вытащил круглую черепашку на свет, и она отчаянно задергала ножками в его руках.
– Ребеночек вырос! – сказала
– Ну, тогда себе мышку! – Старик угадал в ней одинокую, но не несчастную душу. «Таким и надо иметь животных», – считал он. У него самого жили после смерти жены четыре кошки. Тина рассеянно перевела взгляд вбок и обомлела. У самого края решетки маленькой клеточки деловито сидел и потирал лапками, будто муха, зверек, как две капли воды похожий на маленького Михаила Борисовича Ризкина. Патологоанатом выглядел бы точно так же, будь он грызуном.
– А это кто? – ахнула Тина.
– Мышонок. Очень редкой окраски, – охотно пояснил продавец, – соль с перцем, пестренький, будто норка. Одно время такой окрас был в большой моде.
Тине показалось кощунством говорить в присутствии живого существа про моду и окрас. Она взяла в руки клеточку и внимательно рассмотрела круглые проницательные глазки забегавшего по клетке мышонка, его роскошные белые усики и, самое главное, в чем, видимо, и заключалось феноменальное сходство с доктором Ризкиным, пестренький ежик из пушистой и почему-то немножко вздыбленной шерсти на голове.
– Этот не полевой! – удовлетворенно заговорил продавец, почуявший, хоть небольшую, но прибыль. – Редкая порода, из-за границы к нам привезли!
Тине было все равно, иностранец мышонок или соотечественник.
– А как его зовут?
– Да махонький еще! Кто ж его знает, никто и не называл!
– Дэвид! – вдруг уверенно сказала Тина. – Его зовут Дэвид Ризкин! – И достала кошелек.
– Эк его! – удивился старик.
– Но я же его заморожу на улице? Как его нести? – забеспокоилась Тина.
– А ты под пальто клеточку-то засунь! Там не замерзнет. Так и будете греть друг друга! – добродушно засмеялся старик. И Тина действительно спрятала Дэвида под пальто. Нигде больше не задерживаясь, она побежала прямо домой.
«Не задохнулся бы только!» – почему-то ей показалось, что маленькое тельце, дышащее у нее где-то в области груди, греет ее лучше всякой шубы.
Вот и наступил последний день старого года. С утра пораньше Тина съездила к родителям, а теперь, поставив в свою знаменитую вазу с петухами найденные во дворе еловые ветви, соображала, чем бы их украсить. Выходить еще раз из дому за игрушками было неохота. Буран на улице усилился, да и оставлять одного мистера Ризкина не хотелось – он так по-домашнему прочно расположился в своей клеточке, что стал для Тины символом ее маленького хозяйства. Сейчас он деловито держал двумя лапками кусок сыра и быстро обгрызал его со всех сторон.
«Вдруг он подумает, что я его бросила? – думала Тина. – Хоть и маленький, а ведь живое существо. Многого на свете, наверное, боится». Она достала из сияющего чистотой шкафчика
– Что ж, очень мило! – Она отошла подальше, чтобы полюбоваться своей работой. Звонок, раздавшийся у двери, прервал ее.
– Интересно, кто это к нам? – спросила она у Дэвида и пошла открывать. В проеме двери появились трое – Аркадий Барашков, за ним Людмила, а третьим был здоровенный сенбернар с волнистой шерстью, в коричневых пятнах. Тина оторопела.
– С наступающим! – бодро начала Людмила, и Тина заметила, что в руках у нее тяжелая сумка. Барашков держал собаку на поводке.
– Это кто? – спросила Тина, глядя на сенбернара. И вдруг Барашков прямо в дверях встал на колени.
– Ты чего? – испугалась Тина.
– Умоляю! – сдавленно хрипел Барашков и бил поклоны в не очень чистый пол лестничной клетки.
– Вы уже выпили? – Тина посмотрела на Людмилу.
– Вставай, хватит дурака валять! – Людмила не любила подобных эксцессов.
– Да что такое? Вставай! – повысила голос Тина.
– Не за себя умоляю! – причитал Барашков, размазывая по щекам воображаемые слезы, – а только волею пославшей мя жены!
– Ну так и будем на пороге стоять? – Тина перевела взгляд на Людмилу.
Та втащила супруга в коридор, за ними робко вошла собака, заняв собой все пространство.
– Проходите в комнату! – Барашковы вошли, а сенбернар так и остался сидеть у двери с грустно опущенной мордой. – Откуда он у вас взялся?
– Тина, мы к тебе. Больше не к кому, всех перебрали. Возьми собаку на постой! – серьезным и грустным голосом сказал Барашков.
– Вот эту? – Тина пальцем осторожно показала на сенбернара.
– Эту, – закивал Аркадий. – Я тебя умоляю! Жалко пса. Хозяева уехали.
– Ну, если ты просишь… – начала неуверенно Тина. – Но… вообще-то я его боюсь. Может, можно взять кого-нибудь поменьше размером?
– Поменьше у меня только Людмила, – серьезно ответил Барашков.
– Я боюсь, мне его не прокормить.
– А Людмила ест еще больше сенбернара.
– Да хватит тебе! – пнула его жена и сказала, уже обращаясь к Тине: – Ты знаешь, правда! Собаку некуда девать. Хозяева в одночасье снялись и куда-то девались. Бросили квартиру, машину. Всё. Аркадий две недели с собакой жил, потом какие-то люди пришли и турнули его оттуда. Собака три дня бегала по участку голодная. Выла страшно. Они ему позвонили, сказали или забирай, или пристрелим. Он приехал, забрал его.
Сенбернар, поняв, лег в коридоре, а в комнату высунул башку.
– А у меня, как на грех, на собак аллергия. Я задыхаюсь! – Сенбернар посмотрел на Людмилу и отполз в коридор назад. – Мы туда-сюда, никто его не берет. Ну а мне, сама понимаешь, тоже астму получать неохота… Я все эти ночи подряд кашляю.
– А ты гомеопатией не пробовала? – спросила Тина.
– Думаешь, мне есть, когда для себя горошки подбирать? Если не возьмешь, конечно, придется пробовать, но…
– Я возьму его, – твердо сказала Тина. – Ребята, ради вас я хоть черта возьму.