Круговорот лжи
Шрифт:
— Прекрати. Прекрати думать о себе, глупая девчонка. Это неважно. Какого черта…
— Грузчики приехали рано. Джордж повел их в запасник забирать другие картины. Все было готово к отправке, неупакованной оставалась только эта. Она была в магазине, вместе с твоей копией. Обе стояли на мольбертах. Джордж принес ящик и велел плотнику упаковать «Вязальщиц».
— И тот положил в ящик копию вместо оригинала? О Господи, Джордж должен был его остановить!
— Они были очень похожи! — внезапно рассердилась Клио. — И отличались только тем, что ты называешь подписью. Я ничего не делала.
— Значит, Джордж оставил тебя за старшую?
Она молчала. Я спросил:
— Ты хочешь сказать, что стояла рядом и позволила этому случиться? О Боже, это невероятно!
— На них смотрела Илайна. Я не могла этого вынести. Я боялась, что она заметит, что ты сделал, и посмеется надо мной. Ты не знаешь Илайну, она может быть настоящей сукой. А я была ужасно несчастна. Думала, что ты меня ненавидишь. Ты не спустился к завтраку. Я решила, что ты ждешь, чтобы я ушла. Я не знала про Тима. Ты же не сказал мне.
А я-то думал, что она выросла! Я сказал:
— Это была твоя месть, правда? Ты сказала этому ни в чем не виноватому плотнику: «Нет, нет, не эта, другая!»
— Нет. Я просто не остановила его.
Но я ей не поверил.
— Джордж убьет тебя. — А про себя подумал: точнее, это убьет Джорджа.
— Я сама ему все расскажу, — пообещала она. — Если он захочет меня убить, пусть убивает. Я буду рада умереть и избавиться от этого кошмара. А если он не убьет меня, я самапокончу с собой…
Я в два шага пересек комнату, закрыл дверь, которую она оставила приоткрытой, резко повернулся, сильно ударил Клио сначала по одной щеке, а потом по другой и прошипел:
— Глупая девчонка, не смей говорить о самоубийстве, когда внизу лежит мой несчастный больной сын! — Потом я взял ее за плечи и встряхнул. Она покорно уронила голову и привалилась ко мне. Когда я поднял Клио подбородок и заглянул в лицо, ее глаза были полузакрыты; под веками мерцали светлые полоски. Она прошептала:
— Что мне теперь делать?
Я ослабил хватку. Она обвисла у меня в руках, как кукла. Я почувствовал себя чудовищем. Женоубийцей. Я стащил ее по лестнице и посадил на табуретку; на ту самую табуретку, на которой она обычно сидела, читая стихи. Я сказал:
— Посиди тихо. Дай мне подумать.
Никто нам не поверит, думал я. В это невозможно поверить. Поймет это разве что психиатр, специалист по чокнутым подросткам. А значит, конец карьере Джорджа как честного торговца картинами. Тем более, что он тоже не ангел. Он оставил без внимания мои сомнения насчет портрета Графини.
Лоб Клио был прижат к моему животу. Она глухо произнесла:
— Все случилось так быстро… Меня как будто парализовало. Я надеялась, что Джордж все исправит. В конце концов, картина была еще здесь, на мольберте. Я думала, что он что-нибудь сделает, ведь еще не поздно позвонить в фирму, и машину остановят еще до того, как она доедет до аэропорта. Но он ничего не заметил, потому что ты позвонил и рассказал про Тима. После этого все остальное потеряло значение.
Может быть, оно и не имело никакого значения.
Я сказал:
— Да, понимаю… Клио, но ведь это случилось неделюназад!
Аукцион прошел позавчера. Джордж позвонил мне из Нью-Йорка. На мой взгляд, цены были астрономические; но он сказал, что почти таких и ожидал. Немного больше за две картины, чуть меньше за три. Или наоборот. Точно не помню. Я хорошо запомнил только одно, потому что это показалось мне забавным: самую высокую цену дали (или, на неповторимом жаргоне Джорджа, «впарили») за «Графиню Суффолкскую». Если бы он узнал о «Вязальщицах» хотя бы два дня назад, то мог бы снять их с торгов. Объяснения, извинения… Все это было бы трудно и едва ли пошло бы на пользу его репутации, но катастрофы не случилось бы…
Клио подняла голову. На ее щеках горели следы от моих пощечин.
— Я не смогла, — сказала она. — Просто не смогла. Думала,что, может быть, на самом деле ничего не случилось, что мне просто хотелосьэтого, и все приснилось мне в кошмарном сне… А потом, когда ты не посмотрел, не заметил, я молилась…если я буду хорошо себя вести и никого не обижать, то все как-нибудь уладится…
Я сказал:
— Джорджа могут посадить в тюрьму за мошенничество.
Очки Клио запотели. Она сняла их, протерла полой рубашки и мрачно, безнадежно сказала:
— Может быть, никто не заметит…
До сих пор так и было. В Нью-Йорк прибыло пять картин; ажиотаж подогревался широкой рекламой; ни у кого не было причин подозревать, что одна из картин (точнее, две, если считать «Графиню», но это было только мое мнение) может быть совсем не тем, о чем трубили газеты. А сейчас, когда они уже были проданы, никто не был заинтересован в том, чтобы поднимать шум. Если только… Если только… Всегда нужно быть готовым к худшему.
Я понял, что смеюсь. Клио надела очки и хмуро посмотрела на меня. Я сказал:
— Ох, Клио, Клио, что ты наделала?!
Ее лоб слегка разгладился. Клио решила, что если я смеюсь, значит, все не так страшно. Она все еще оставалась ребенком.
Наконец она сказала, слегка надув губы:
— Знаешь, мне не раз приходило в голову, что это ужасно глупо. Почему такие деньги платят за ту картину, а не за твою? Если даже не видят разницы?
Я ответил:
— Это слишком долгий разговор. Давай отложим его.