Крупные формы. История популярной музыки в семи жанрах
Шрифт:
В начале 1990-х, когда я учился в старших классах, популярная музыка переживала особенно “клановый” период – возможно, поэтому я и хотел написать “клановую” книжку. Многие мои ровесники наверняка до сих пор помнят систематизацию времен их юности: в одной школе учатся металлисты и парни в ковбойских шляпах, в другой – готы и поклонники классического рока. Почти в каждой школе были группы фанатов хип-хопа, где-то – фракции рейверов. В разных уголках страны были разные панки. В 1990 году в США даже устроили мультижанровый фестиваль “Сходка племен” (он проложил дорогу фестивалю “Лоллапалуза”, история которого стартовала годом позже). Одним из его кураторов выступил Иэн Эстбери из британской группы The Cult, который гордился тем, что привлек широкий спектр артистов, альтернативных поп-мейнстриму: пионера панк-рока Игги Попа, хип-хоп-группу Public Enemy, фолк-дуэт The Indigo Girls и многих других. “Больше нет никаких «нас» и «их»”, – говорил Эстбери в интервью Los Angeles Times,
Раз за разом моменты, когда музыкальные жанры становились наиболее заметны, совпадали с периодами экзистенциальной тревоги – а не исчезнут ли эти жанры вовсе? В 1980-е многие беспокоились о жизнеспособности R&B как раз из-за успеха этой музыки: если Майкл Джексон и Принс определяют звучание поп-мейнстрима, то как у R&B получится сохранить собственную идентичность и собственную аудиторию? В 1990-е прорыв Nirvana вывел в мейнстрим так называемую “альтернативную” музыку: для многих андеграундных групп в этом был и уникальный шанс, и неразрешимый парадокс. А сегодня популярность хип-хопа столь велика, что сам термин стал вызывать вопросы: если большинство популярных песен в Америке может быть с большей или меньшей точностью описано термином “хип-хоп”, то как называть музыку тех рэперов и продюсеров, которые не записывают хитов? В стриминговых сервисах наиболее прослушиваемыми треками чем дальше, тем чаще оказываются хип-хоп-гибриды, располагающиеся в пограничном с жанром пространстве: медленный бит с синтетической дробью малого барабана, мрачный, тревожный электронный фон, смурной вокал, нередко с нарочито нечеткой артикуляцией, на грани пения и речитатива. Что это означает – что клановые жанровые проблемы решены раз и навсегда? Возможно ли, что, получив наконец мгновенный и неограниченный доступ к практически любой песне, мы все теперь хотим слушать одно и то же?
Это не те вопросы, которые мы привыкли задавать себе – особенно в современной Америке. Ведь, согласно расхожему мнению, различия в обществе сейчас глубже, чем когда-либо ранее. Да, музыка до сих пор порой способна объединять людей, преодолевать партийные и иные разногласия. Но пыл и злость, которыми характеризуются нынешние политические дебаты, отражают кое-что важное – общечеловеческую (и особенно американскую) тенденцию проводить границы, подчеркивать отличия, идентифицировать себя не только через то, что мы любим, но и через то, к чему мы нетерпимы. На протяжении полувека с лишним меломаны, особенно подростки, использовали популярную музыку для того, чтобы определять свою идентичность. И пока она способна выполнять эту функцию, поп-музыка будет оставаться противоречивой, одновременно объединяя и разъединяя нас.
1. Рок
Королевство рок-н-ролла
Как-то раз, вечером 1962 года, 13-летняя девочка по имени Памела увидела по телевизору 22-летнего мужчину из Бронкса, которого звали Дион Димуччи. Он был экс-солистом группы Dion & the Belmonts и идолом подростков – одной из главных звезд рок-н-ролла. Памела была рада на него посмотреть – и не просто рада. “ДИОН!!! – написала она в дневнике. – Помогите мне!!! Я просто в отпаде, я сейчас УМРУ!!! Я стала носиться по комнате, задыхаться, плакать и кричать”.
Как и многие американские подростки 1960-х, Памела была одержима рок-звездами. Но по мере того, как она росла, ее одержимость становилась все сильнее и сильнее – по мере того, как песни в исполнении объектов ее одержимости начинали звучать громче и жестче. Через пару лет после Диона в фокусе оказались The Beatles – и особенно Пол Маккартни. “Каждый день я отправляла ему авиапочтой письмо с идиотским пошлым стихотворением собственного сочинения и скрепляла его поцелуем”, – рассказывала она позже. Одно из самых ярких воспоминаний Памелы – коллекционная карточка с фотографией Маккартни, которую некоторые другие поклонники, возможно, сочли бы неудачной. “На ней можно было увидеть форму его яичек, туго стянутых облегающими брюками”, – писала она. Памела и ее подруги-битломанки стали называть себя The Beatlesweeties – они обменивались романтичными историями, воображая, что живут одной жизнью с музыкантами группы.
Но вскоре Памела поняла, что есть кое-кто еще слаще, чем Пол, – Мик Джаггер из The Rolling Stones, который раньше казался ей и ее соратницам грязнулей и неряхой. Теперь эти его свойства уже не выглядели для нее отталкивающими: “С моим дорогушей Полом я оставалась на этапе несбыточных надежд, но Мика я уже осмеливалась представлять себе рядом, с его вельветовыми штанами, спущенными до щиколоток”. Дневник Памелы хранит ее фантазии, становившиеся все более и более физиологичными: “Однажды я потрогаю и почувствую его, – писала она. – Мик, мой любимый, любимый ПЕНИС!”
В конечном счете написавшая эти строки сначала превратила свою страсть к рок-звездам в образ жизни, а затем на этом фундаменте затеяла успешную литературную карьеру. Ее полное имя – Памела Де Баррес, и в 1987 году отрывки из ее дневников стали основой ее первой книги I’m with the Band: Confessions of a Groupie (“Я вместе с группой. Исповедь девушки-групи”). Заголовок весьма точен: на протяжении многих лет Де Баррес была одной из главных героинь рок-н-ролл-сцены Лос-Анджелеса, а ее взрослая жизнь оказалась еще интереснее, чем ее девичий дневник (в частности, предсказание, связанное с Миком Джаггером, в скором времени благополучно сбылось). Впрочем, истинной темой книги был сам мир рок-звезд. Немногие столь проницательно и с такой симпатией к предмету писали об исступлении особого рода, обеспечившем рок-н-роллу его мифическую репутацию, – или о сложных отношениях, которые связывают (а иногда – и это не менее важно – наоборот, разъединяют) исполнителей и их поклонников. Не раз и не два герои книги Де Баррес пытаются понять, как к ней относиться, – в конце концов, она была не просто фанаткой, но и состоявшийся артисткой: участницей рок-н-ролльной перфоманс-труппы The GTOs, или Girls Together Outrageously, выпустившей альбом на лейбле своего наставника, эксцентричного музыканта Фрэнка Заппы. Впрочем, сама она четко осознавала соблазны, которые подразумевал мир рок-звезд, равно как и силовой дисбаланс, которым характеризовались почти все ее отношения со знаменитыми артистами. “Я спрашивала себя: неужели я встречаюсь с лучшим гитаристом мира?” – думала Памела после того, как закрутила роман с Джимми Пейджем из Led Zeppelin. В ее обязанности теперь входило оценивать предстоящие альбомы группы:
Когда у него был выходной, мы остались в моей спальне, где раз за разом слушали тест-пресс альбома “Led Zeppelin II”, а он еще исчеркивал своими записями целую кипу бумаги. Мне приходилось комментировать каждое соло, и хотя у меня было ощущение, что барабанное соло в песне “Moby Dick” просто бесконечное, я прикусила язык и предпочла пришить пуговицы к его атласному пиджаку и погладить его бархатные брюки.
К моменту, когда Де Баррес опубликовала книгу, правила рок-мира были кодифицированы. Шел 1987 год, эпоха расцвета телеканала MTV, питавшегося особенно гламурной, декадентской формой рок-н-ролла, известной как хэйр-метал. Даже те, кто не слишком интересовался рок-музыкой, в это время имели неплохое представление о том, как должны выглядеть и вести себя рок-звезды. Сам термин “рок-звезда” пережил и лос-анджелесскую сцену, о которой писала Де Баррес, и 1980-е годы. К 2010-м рок-звездами называли и слегка эксцентричных представителей крупного бизнеса, и политиков, обладающих хоть какой-то харизмой, и спортсменов, чем-то выделяющихся из общего ряда, и иногда – но не очень часто – профессиональных музыкантов. Складывалось ощущение, что слово “рок-звезда” – как ярлык и как комплимент – переросло породивший его музыкальный жанр. Одним из главных хитов 2017 года стала песня “Rockstar” Поста Мэлоуна и 21 Savage, а одним из главных хитов 2020-го – совсем другая, никак не связанная с предыдущей песня “Rockstar” в исполнении DaBaby и Родди Рича. В обеих “рок-звездность” исследовалась как вид селебрити-статуса – и как состояние души (“Я чувствую себя рок-звездой”, – объявлял Пост Мэлоун; “Встречали когда-нибудь настоящую нигга-рок-звезду?” – интересовался DaBaby). Обе принадлежали к миру хип-хопа – а вовсе не рок-н-ролла.
Но в конце 1960-х рок-звезды были в новинку – настолько в новинку, что их еще не знали, как называть. В книге Де Баррес термин почти не используется, хотя она посвящена именно феномену рок-звезд. В одном из типичных отрывков дневника, восходящим к началу 1970 года, Памела пишет о том, что вращается в “кругу поп-звезд” – а не в кругу рок-звезд. Журнал Rolling Stone, главный печатный орган рок-сцены на протяжении нескольких десятилетий, тоже не употреблял этого слова с какой-либо регулярностью до 1970-х годов. На страницах New York Times оно впервые встретилось 5 октября 1970 года, в заголовке на первой полосе: “Дженис Джоплин умерла; рок-звезде было 27 лет” (при этом в самой статье Джоплин называлась и рок-певицей, и поп-певицей). Гибель Джоплин и Джими Хендрикса в 1970 году, а затем Джима Моррисона из группы The Doors в 1971-м поспособствовали популяризации идеи рок-звездности, установлению в массовом сознании крепкой связи рок музыки с алкоголем и наркотиками, а также обиходности представления о том, что жизнь рок-звезды дика и полна опасностей, а следовательно, с высокой вероятностью, – коротка.
Эпоха рок-звезд началась примерно тогда, когда дневник Памелы Де Баррес стал более откровенным – в конце 1960-х. Перемены в ее вкусах отражали перемены в том, как жанр ощущал сам себя. Дион и Маккартни, ее ранние фавориты, не были рок-звездами в современном значении термина, но она бросила их ради Джаггера, Пейджа и остальных, которые ими, несомненно, уже были. Когда рок-н-ролльщики 1960-х уступали место рок-звездам 1970-х, у многих слушателей было ощущение, что что-то неуловимо меняется. После выхода второго сольного альбома Маккартни, “Ram”, в 1971 году критик Rolling Stone Джон Ландау назвал его “на редкость малозначительным” и “возмутительно неактуальным” и счел признаком культурного спада. Он писал, что “Ram” символизировал “низшую точку распада рок-музыки 1960-х”, подтверждающую то, на что намекал недавний распад The Beatles: “В наши дни рок-группы – не более чем наборы соло-артистов. Идея группы как музыкального формирования с собственной, неповторимой идентичностью осталась в прошлом”.