Крупные формы. История популярной музыки в семи жанрах
Шрифт:
Вместе с тем музыка Nirvana, кажется, несла в мир другой месседж. Она звучала вполне заманчиво: цепко и захватывающе, с регулярным чередованием негромких куплетов и оглушительно ревущих, явно рассчитанных на хоровое исполнение припевов. То есть песни Кобейна, особенно хитовые, были куда менее конфликтными, чем его интервью. Это все еще была громкая гитарная музыка, основанная на простых аккордовых последовательностях – иными словами, все еще рок-н-ролл. Поэтому на звуковом уровне провести четкую демаркационную линию между “альтернативными” ансамблями вроде Nirvana и мейнстримными группами, по выражению Кобейна, “пытающимися запрыгнуть на подножку альтернативного поезда”, часто было невозможно. Успех Nirvana дал толчок другим проектам из Сиэтла: Pearl Jam, Soundgarden, Alice in Chains, а также собравшейся на короткое время супергруппе Temple of the Dog (Кобейн издевательски называл Pearl Jam “корпоративной” группой, но они оказались не только одним из самых успешных, но и одним из самых бескомпромиссных ансамблей своей эпохи, фанатично преданных своему звучанию и своим принципам). Словечко “альтернативный” также вполне подходило троице свободомыслящих групп с Западного побережья, которые стали популярными еще до Nirvana: The Red Hot Chili Peppers, Faith No More и Jane’s Addiction. Оно же отчасти описывало две самые популярные рок-группы 1980-х, R. E. M. и U2,
Программные директора радио заметили это и стали использовать слово “альтернативный” как обозначение формата, достаточно широкого для того, чтобы в него вписались и маленькие самостоятельные станции, вещавшие из общежитий в колледжах, и воротилы рынка, крутившие только самых продаваемых исполнителей. У журнала Billboard существовал чарт “современный рок”, который мыслился альтернативой другому рейтингу – “альбомного рока”, в свою очередь переименованному в 1996 году в “рок-мейнстрим”. Иногда было сложно разобраться, чем они отличаются друг от друга: например, “You Oughta Know”, предельно напористая, но запоминающаяся песня Аланис Мориссетт, достигла первого места в хит-параде “современного рока”, третьего – в списках “альбомного рока” и шестого – в поп-чартах. Поп-звезда, превратившаяся в рок-энтузиастку, Мориссетт была не такой язвительной, как Кобейн, но ее многословные песни звучали еще более разительным контрастом к тусовочному гедонизму рока 1980-х (некоторые ее стихи вообще не были похожи на тексты песен в рок-музыке или любом другом жанре: “Давай поговорим о жизни, о конфликтах, о безумии, о том, как звучат исчезающие иллюзии”). Ее прорывной альбом “Jagged Little Pill” стал одной из самых популярных и влиятельных пластинок современности, разойдясь в Америке тиражом более 15 миллионов экземпляров; “альтернатива” была повсюду. В 1995 году в статье Billboard прилагательное “альтернативный” было определено как “один из радиотерминов, значение которых никто толком не понимает, но все стремятся заработать на нем деньги”; автор текста отмечал, что формат включал в себя таких разных артистов, как панк-рок-группу The Offspring и Шерил Кроу, сочинительницу достаточно безыскусной авторской песни, не говоря уж о бесчисленных исполнителях меньшего калибра. Единственное, с чем вроде как все были согласны, – что “альтернатива” означает “альтернативный рок”, альтернативную форму рок-н-ролла – а не альтернативу рок-н-роллу.
Nirvana гордо противопоставила себя стандартному року. Но после самоубийства Кобейна в 1994 году стандартный рок стал в массе своей выглядеть и звучать именно как Nirvana. Длинноволосые рокеры сделали себе соответствующие прически, многие освоили растянутую одежду и принялись отовариваться в секонд-хендах. Даже мейнстримное радио стало звучать довольно хмуро, его заполонили песни в минорных тональностях с тревожными текстами, часто неидеально артикулированными, а также гитаристами, не стремившимися выпятить себя на передний план. Среди самых успешных артистов, появившихся вслед за Nirvana, можно назвать группу Stone Temple Pilots, начинавшую в более фанковой манере, но освоившую более мрачное звучание и выпустившую в 1992 году дебютный альбом “Core” многомиллионным тиражом. Ее успех был немыслим в мире до Nirvana – достаточно сказать, что оба первых сингла ансамбля, “Sex Type Thing” и “Plush”, рассказывали страдальческие истории о женщинах, подвергавшихся истязаниям. Но у Stone Temple Pilots не было никакой тесной связи ни с андеграундом, ни с колледж-радио – это с самого начала была обычная рок-группа для обычных любителей рока (в 2000-е ее фронтмен Скотт Вейланд объединился с бывшими участниками Guns N’ Roses в то ли предгранжевую, то ли постгранжевую супергруппу Velvet Revolver). Collective Soul, Candlebox, Live, Bush, Seven Mary Three – ни один из этих ансамблей не был контркультурным или авангардистским; их участники не разделяли опасений Кобейна, что на концерты придут не те зрители. И при этом все они доказывали, что в 1990-е, чтобы играть именно рок в широком смысле (а не какой-то из его более узких подвидов), нужно было звучать, как Nirvana. Одновременно некоторые андеграунд-артисты осознали, что чаемый звездный статус внезапно оказался в их непосредственной досягаемости – например, The Smashing Pumpkins, инди-группа из Чикаго, специализировавшаяся на громких, но мечтательных рок-песнях, которые ничуть не страдали от переезда из клубов на стадионы.
Было бы несправедливо утверждать, что альтернативная эра – это та же хэйр-металлическая эра, лишь с незначительными изменениями по части саунда и моды. Возникший после Nirvana запрос на новую и необычную музыку оживил радиоэфиры и дал толчок к развитию очень широкому кругу исполнителей (есть что-то заслуживающее восхищения в формате, который делает ставку одновременно на The Offspring и на Шерил Кроу). А бродячий фестиваль Lollapalooza, запущенный Перри Фарреллом из Jane’s Addiction в 1991 году и существовавший в оригинальной итерации до 1997-го, объединял популярные и малоизвестные рок-группы с рэперами и другими культовыми артистами, предоставляя слушателям целый спектр альтернатив. И все же у “альтернативщиков”, в не меньшей степени, чем у “хэйр-металлистов”, был свой набор традиций и штампов. Мужские голоса стали более низкими и хриплыми, удаляясь от пронзительных призывных кличей, господствовавших в тяжелом роке со времен Led Zeppelin. А певцы теперь чаще притворялись, что получают от своей деятельности меньше удовольствия, чем на самом деле, – а не больше. Когда Кобейн провозгласил, что “чувствует себя глупцом – и это заразно”, это по-настоящему пугало. Но вскоре от признаний в ненависти к себе стало буквально некуда деться: “Я мерзавец” (Radiohead), “Я лузер, детка” (Бек), “Я лузер и нарк” (Green Day), “Я просто недостойный придурок” (The Offspring), “Я фрик” (Silverchair). Песня о душевной боли необязательно осмысленнее, чем песня о тусовках, – и уж подавно необязательно лучше.
Самое необычное в эпохе, наступившей после Nirvana, – это то, сколько она продлилась. В 1991 году легко было подумать, что так называемый гранж – это просто модное поветрие и одержимость американцев шумной музыкой из Сиэтла выдержит не более пары сезонов. Но Nirvana была настолько влиятельной группой, и их влияние так долго не ослабевало, что сейчас “альтернативная” революция кажется прямо-таки предначертанной: разумеется, Nirvana или другие артисты такого рода просто обязаны были появиться. Переход от хэйр-метала к гранжу был эхом более общего культурного сдвига в сторону неформального стиля в творчестве и поведении. Так что, возможно, рок-звездам действительно неизбежно предстояло переодеться из облегающих лосин в свободные джинсы, перейти от веселья к размышлению и сменить оглушительный визг на низкочастотные стоны.
Но кое-что осталось неизменным: новые звезды рока вызывали столь же или даже более противоречивые реакции, чем их коллеги из 1980-х. Журнал Spin, основанный в 1985 году как более бойкая, молодежная альтернатива консервативной рок-прессе вроде Rolling Stone, в 1990-е оказался
Я бы лучше целый год читал журнал с фотографиями Бритни Спирс на обложке! Скотт Стэпп и его идиотская группа играют музыку для жалких бессмысленных болванов. Я нахожу возмутительным то, что журналист Гэвин Эдвардс сравнил фанатов Led Zeppelin с фанатами Creed. Если бы идол Стэппа, Джим Моррисон, был по-прежнему жив, он бы наблевал прямо на его жирную потную грудь.
Ненависть к группам типа Creed, как правило, была вызвана одной из двух причин. Некоторые, как автор процитированного выше письма, считали, что это “идиотская” группа – подобные оскорбления испокон веков использовались в адрес шумных, лишенных особых претензий рок-ансамблей, особенно с большим количеством юных фанатов. В мире рок-н-ролла, однако, слово “идиотский” не считается оскорблением – на протяжении десятилетий рок-звезды демонстрировали нам музыкальную ценность идиотизма, притворного или нет (журналист Spin сравнивал Creed с Led Zeppelin и Джимом Моррисоном – разумеется, в пользу последних, но и Led Zeppelin, и The Doors в свое время описывались в сходных выражениях, причем иногда даже их поклонниками: рецензия журнала Creem расхваливала “дуболомную рок-мощь” альбома “Led Zeppelin II”, а Лестер Бэнгз называл Моррисона “придурочным Дионисом”). Другие ненавидели Creed и их соратников, поскольку жаждали не столько интеллектуальности, сколько новизны, – и такой подход действительно был более осмысленным. Спустя примерно десятилетие после прорыва Nirvana, похоже, наступило время для нового шаблона.
На тот момент, когда Creed оказались на обложке Spin, уже успела возникнуть одна “альтернатива альтернативе” – рэп-рок, гибридный жанр, который ярче всего систематизировала яростная протестная группа Rage Against the Machine; вслед за ней его в разной степени восприняли такие коммерчески успешные артисты, как Korn, Кид Рок и Limp Bizkit. В 2000-е это направление иногда стали называть ню-металом, термином, который учитывал и используемые здесь мощные ритмы, и стремление к новизне (умлаут в слове nu-metal представлял собой чистую декорацию, причем скорее всего насмешливую – как и хэйр-метал, этот термин чаще использовался антагонистами). В отличие от очередного, которого по счету поколения гранжа, рэп-роковые группы стремились к тому, чтобы звучать новаторски – приглашали в состав диджеев, записывали совместные песни с рэперами и экспериментировали с перкуссионными техниками гитарной игры. Самой популярной группой в этом континууме (и одной из самых популярных групп нового столетия) стали Linkin Park, усовершенствовавшие инновации предшественников и превратившиеся в высокопроизводительную ню-металлическую хит-машину.
На фоне бунтарских левацких гимнов Rage Against the Machine почти любая другая рок-группа неминуемо казалась робкой, но в остальном эта музыка никогда не была модной. Новые рок-звезды были белыми – при этом любовь к хип-хопу заставляла их имитировать рэперов, что не всегда звучало убедительно. Со своей надетой козырьком назад бейсболкой и склонностью периодически по-мачистски хвататься за причинное место Фред Дерст из Limp Bizkit превратился в боксерскую грушу поп-культуры, несмотря даже на упругие риффы его коллег по группе. Издеваться над ним и многими другими хип-хоп-подражателями было легче легкого, но, по правде говоря, мне многие из этих ансамблей были очень симпатичны. Я помню буквально громоподобный концерт Korn в Мэдисон-сквер-гардене в 2002 году: грязные, энергичные песни группы превратили солидный зал в нечто, больше напоминающее подпольный притон (фронтмен Джонатан Дэвис призывал зрителей подпевать песне “Faget”, хронике школьного буллинга, кульминацией которой была строчка, усиливающая самоуничижительные посылы эпохи гранжа: “Да, я пидор!”). Мне нравилось, что Linkin Park хотели и могли эффективно выступить в качестве аккомпанирующего состава для Джей Зи на совместном альбоме “Collision Course”; казалось логичным, что самые успешные рок-группы в стране теперь имеют дело с хип-хопом, а не игнорируют его, как бывало раньше. Если будущее рок-н-ролла выглядело инклюзивным и иногда немножко стыдным – что ж, это далеко не худшая судьба.
Ню-метал вскоре сел на мель: и из-за того, что Дерст, один из его символов, был совсем не популярен, и из-за растущей уверенности в том, что рэп-речитатив – не такое уж и простое дело и лучше оставить его профессионалам. Единожды услышав Джей Зи, с легкостью разбрасывающегося рифмами под риффы Linkin Park, трудно было восторгаться Майком Шинодой – штатным рэпером группы. Удивительным образом постгранжевое направление, тем не менее, поковыляло дальше: одной из самых популярных в мейнстриме рок-групп 2000-х стали канадцы Nickelback, представившие весьма приземленнуюверсию саунда 1990-х. Рецензируя концерт Nickelback для New York Times в 2002 году, я писал, что их песни сочетают “ограниченную звуковую палитру гранжа с неограниченным пафосом хард-рока”; наблюдая неостроумный конферанс и совершенно рутинные песни, звучавшие со сцены, я задумывался, не может ли все это быть тонкой пародией. Видимо, нет, не может – по крайней мере, группа Nickelback продолжила продавать пластинки и записывать хиты, среди которых выделялась песня “Photograph”, привлекательная пауэр-баллада, получившая вторую жизнь в 2010-х как интернет-мем (в 2019-м президент США Дональд Трамп твитнул свою версию мема “Photograph”, превращенную в критическое высказывание в адрес Джо Байдена). Когда стало известно, что Nickelback выступят в перерыве одного из матчей футбольной команды Detroit Lions на День благодарения 2011 года, один из их ненавистников запустил петицию, в которой призывал клуб “подумать о своих фанатах, прежде чем приглашать такую ужасную группу играть на стадионе”, а также осведомлялся: “Кто-то вообще любит Nickelback?” Петиция вызвала широкий общественный резонанс, хотя шоу состоялось: в означенный день группа вышла на футбольное поле, чтобы исполнить исключительно туманную и неуклюжую протестную песню “When We Stand Together” (“Мы должны держаться вместе, нельзя идти на уступки // Рука к руке навсегда, и тогда мы победим”). В каком-то смысле Nickelback были всего лишь новой версией старого феномена Grand Funk Railroad: популярной группой, которую презирали знатоки и критики – на сей раз включая и меня.