Крушение карьеры Власовского
Шрифт:
Как бы оценивая впечатление своих слов, Каурт секунду помолчал.
— И вы должны понять, что всякие попытки выйти из моего повиновения бесполезны. Поймите, что выбора у вас нет: вас ждет или справедливая кара вашего Эмгебе, либо возмездие со стороны той разведки, в которой вы фактически уже служите.
Девушка с ужасом взглянула на «Анатолия Петровича Коровина».
Прежний, нежный и преданный Толик исчез. Сейчас перед ней было каменное, безжалостное лицо… Такого она, казалось, не видывала ни в одном, даже самом страшном фильме.
— Значит, вы… Значит, я… — потерянно пролепетала
— Да, вы и я связаны одним общим делом, — подтвердил Каурт. — Вот почему вы выполните и последнее наше задание, — продолжал он: — не позднее завтрашнего вечера портфель Сенченко должен быть у меня.
Видно, оценив, что его слова не только произвели должное впечатление, но даже превзошли ожидания, Каурт поспешил кое-что смягчить. Он подчеркнул, что в ее положении есть и иные, отрадные стороны.
— Все это, конечно, не легко. Но для таких наших работников, как вы, Инна Семеновна, имеются и приятные перспективы. Вот вы мечтаете о поездке в Крым, если ваш патрон изволит дать вам внеочередной отпуск. А мы можем так вознаградить ваш труд, что обеспечим не только месячную поездку в Гурзуф или Сочи… Ведь вам будет интересно посмотреть и Голливуд, и Калифорнию, и Париж?.. А может быть, и приобрести собственный домик на берегу Атлантического океана?..
Теперь слова шпиона доходили до девушки в их прямом и точном значении…
И впервые за свой недолгий век эта «платиновая» блондинка заглянула в те тайники своего сердца и ума, куда до сих пор по-настоящему никогда не заглядывала.
Какой же чистый и незыблемый мир открылся ей!
Он складывался и в те детские годы, когда у пионерского костра слушала она рассказ о Тимуре и его команде, и тогда, когда под гром победных салютов в московском небе рассыпались яркие фейерверки…
Он был и в березовых рощах, и в широких просторах родной земли, и даже в той скромной комнатке, где только сегодня над ее судьбой так горько плакала мама…
Это был один из тех моментов в жизни человека, когда словно на весах взвешивается все хорошее, что могло бы в нем раскрыться, и то наносное, мелкое, что засоряло эту жизнь до сих пор.
— Значит, ты шпион? — со спокойствием, поразившим даже видавшего виды Каурта, спросила Инна. — И тебе за это много платят?
Каурт не ответил.
Тревожно всматриваясь в это маленькое личико, сначала побледневшее, а сейчас почти спокойное, он понял, что произошло самое худшее. То, чего больше всего страшился он, когда его направили в эту страну. То, чего, как видно, никогда не понять ни самовлюбленному Петер-Брунну, ни всем тем, кто оплачивает его смертельный риск.
Конечно, в Вене удалось ту рыженькую танцовщицу купить прямо по дешевке — за три банкнота, а в Сингапуре с машинисткой из штаба расплатиться колье и браслетом…
Но попробуй заткнуть гложу этой сумасшедшей обезьянке, этой одержимой!
— А тебя наши поймают, обязательно поймают! — с каким-то уже бесшабашным весельем продолжала девушка. — И что бы со мной ни было, а наши тебя все равно поймают!
Лихорадочное возбуждение как бы потрясло все ее существо.
— Не боюсь!.. Не боюсь!.. — с почти детским задором выкрикнула она. — Зови кого хочешь! Пусть приходят… Наши всё поймут. Всё увидят!.. Шпион!.. Негодяй!.. Подлец!..
С решимостью, которую трудно было предположить в столь щуплом тельце, девушка ринулась и настежь распахнула окно.
А за окном, как бы далекая и чуждая всем людским страстям и тревогам, дышала прохладой майская ночь.
Даже сюда, в этот узенький переулок Москвы, из всех ее садов и скверов доносился запах распустившейся молодой листвы.
Едва ли Инна обратила внимание на прелесть весенней ночи…
Сейчас она крикнет, сбежится народ…
Но прежде, чем она успела осуществить свое намерение, случилось то, о чем Инне Зубковой уже никогда и никому не суждено было рассказать.
Тяжелая рука зажала ей рот, и она забилась в живых тисках…
Тот, кто приподнимал ее над подоконником, был нечеловечески страшен. Но на этот раз все происходило в самой реальной жизни.
Еще одно усилие…
Рывок…
Заглушенный вопль…
Тело пронеслось мимо этажей вниз, на асфальт…
А убийца воспользовался той самой пожарной — лестницей, которую он в свое время обнаружил в квартире Подскоковых.
Глава шестнадцатая
Неумолимые факты
— Вот какая картина складывается, Василий Антонович, — вздохнул сидевший за внушительным письменным столом человек в роговых очках. — Нам предстоит серьезный и, я бы сказал, тяжелый разговор.
Василий Антонович Сенченко вопросительно посмотрел на майора Власовского. Замечание о характере предстоящего разговора вызвало у него недоумение.
— Сознаюсь, мне очень грустно видеть известного профессора Сенченко в такой роли… Каюсь, я лично сделал все, чтобы ваше имя пока оставалось незапятнанным. Но, — продолжал Власовский, протирая лоскутком желтой замши стекла очков, которые он снял, — как говорится, факты — упрямая вещь. А фактов, к сожалению, накопилось более чем достаточно. Надеюсь, что у вас хватит мужества, чтобы посмотреть правде в глаза.
— Я слушаю, — сдержанно сказал Сенченко.
— Начнем по порядку. Вы все знаете о вашей жене?
— Да… — начал Сенченко, и внезапно поколебался. — Почти… — добавил он.
— Почти? — ухватился Власовский. — А чего же вы все-таки о ней не знаете?
Секунду помедлив, Сенченко рассказал о записке, случайно оброненной Людмилой в машине.
— Но я думаю, что это дело личное и вряд ли может вас заинтересовать, — добавил Василий Антонович.
— Допустим, — заметил Власовский, — и вы не пытались выяснить, от кого эта записка?
— По правде сказать, нет, — ответил Василий Антонович. — Я уже сказал, что дело это только личное, и верю, что рано или поздно жена сама мне об этом расскажет. Наши отношения с женой таковы, что…
— Нас не интересуют ваши супружеские отношения, — чуть приметная улыбка скользнула по губам Власовского. — Гораздо больше нас интересуют ваши отношения к автору этой записки.
— К автору записки? Но я его не знаю! — пожал плечами Сенченко.
— Это еще вопрос… Впрочем, кто при подобных обстоятельствах, — Власовский не без иронии кивнул на стены служебного кабинета, — стал бы гордиться знакомством с участником диверсионно-шпионской шайки!