Крушение лабиринта
Шрифт:
– Так слышал я от богов, – отвечает Селий. Не поворачиваясь и не открывая глаз.
– И Мелний сочинил эту косу, задумав ее как место, где так удобно чередовать игры тела и движения духа. Соразмерять их различным образом, подбирая гармонию и контрасты. Нащупывая неповторимое ускользающее внутреннее состояние… основу духовных странствий. Так, Селий?
– Таков и был его замысел, говорят. Но только никто не знает, что именно у Мелния получилось. Еще один своеобразный вход в Лабиринт, или же… быть может – некое особое новое преломление… продолжение Лабиринта. Но, так оно или иначе, а я тебе скажу одно, Тессий: небезопасное это место – Коса Лучистого Ветра! Хотя оно и приятно глазу и так располагает к себе.
– Опасное?
– Изволь. Нередко получается так, что отчаливающий здесь заплывает слишком уж далеко. Настолько, что не может потом вернуться. И нам тогда остается тут… лишь мертвое его тело. И вот мы его несем, Тессий, распевая тихую песнь прощаний, по всей Косе. С рук на руки передавая с камня на камень. Вон до того – посмотри – до седого, самого дальнего. И поручаем оттуда останки бога ветру и брызгам… всему простору свободы. И восклицаем: вале! Ты умер богом! Благословенный конец, потому что это, уж несомненно, начало, а не тупик.
– Мы можем жить очень долго, Тессий, – прибавляет Летучий, чуть помолчав, – но, видишь, между нами гораздо реже, нежели среди простых смертных, встречаются угасающие печально старцы. Цикута наша сладка! – путина Истины собирает почти всю жатву. А иногда случается еще так. Отправившийся искать… в какие-то забредает совсем уж невероятные, особенные пространства. Откуда возвращения нет. Но Сила у него становится там такой, что самое его тело, оставленное им здесь… вдруг вспыхивает – и исчезает! Однажды я видел это. Сумерки начинали уже сгущаться, мой Тессий, и тогда, вдруг – как если бы огонь молнии…
– Подожди, Селий. Ты это мне расскажешь потом. А сейчас – я кое-что еще хотел бы тебя спросить. Боюсь, рассеявшись от истории твоей – позабуду, и так останусь в недоумении.
– Спрашивай же, мой друг.
– Вот мы играем тут… все – мужчины и женщины. И наши тела прекрасны. И разве это легко – отвлечься, отрешиться от всего плотского ради странствий сознания, когда рядом…
– Так это беспокоит тебя? – несколько удивленно спрашивает летучий бог. И взглядывает с улыбкой. – Поэтому ты до сих пор, Тессий, все еще не добрался до главного своего Искусства?
– Нет, Селий. Меня беспокоит, именно, что это не причиняет мне беспокойства, – и тень ложится на лицо бога. – Я к этому равнодушен. Как все мы здесь… Да, стройность и соразмерность каждой из наших женщин радуют ясный ум. И привлекают глаза. Тем не менее… словно бы это не существо противоположного пола передо мной! Как будто вернулось время, когда я не был еще мужчиной. А ведь я знаю: лишь воцарится ночь, лишь красное незримое пламя выхватит жернов амфитеатра – неукротимая волна силы, страсти, влечения опрокинет и закружит меня… И вот я думаю, Селий… а как же это под лучом солнца я вдруг оказываюсь невинный младенец? Что с нами делается?
– Поверь – ничего особенного, – и Селий смотрит серьезно и, кажется, даже слегка тревожно. – Не стоит беспокоиться вовсе, потому что за этим не скрывается действие ничьего Искусства. Все просто: мы так привыкли. Вот эта плоть – дневное белое тело, не облеченное светом Огневого Столпа словно бы в царский пурпур, тело это для нас… уже не ночное тело! Мы, боги… как бы двойные. Мы были рождены дважды – и вот у нас имеются две бренные оболочки. Две – у одной души. Они по очереди несут службу. Так, чтобы служитель дня никогда не встретился со слугою ночи. И разве это ни славно? Мы просто стали как дети, Тессий, – не растеряв при этом ни грана зрелости! Правда, я хорошо сказал? – вновь улыбается, безмятежно, летучий бог, улыбкою приглашая похоронить все сомнения. – Ведь именно же мы стали, как дети: мы возвратились – обогащенные опытом, завершили круг – а вовсе не остались
– Ты убедительно говорил. Я согласен…
– И тем не менее что-то тебя печалит. Не только, что вот сейчас – постоянно… А хорошо ли это – все время пребывать в печали, мой друг? Мы боги; мы держим на плечах наших Остров, но не пристало нам, я уверен, иметь… какое-то бремя внутреннее. Ведь богу что не подвластно? Приободрись же, Тессий! Любая неразрешимая задача… она, скорее всего, – лишь таковою прикидывается! Не стоит загонять вглубь сомнения. Лучше… доверься мне! Скажи, что проникает в душу червем и гложет, и отнимает, может быть, Силу, и лишает покоя?
Но Тессий остается безмолвен.
Летучий сожалеет, уже, об этой своей попытке вызвать на откровенность. И упрекает себя в торопливой неделикатности. И поэтому, приняв простовато-беспечный вид, стремится обратить все сказанное только что в шутку:
– Не добираешь сладости ночных игр?
– О нет! – и возражение Тессия звучит на удивление пылко. – Дело не в том, Летучий. Ночи мои отрадны… Я вот что расскажу тебе, Селий. Теперь оказывается рядом со мной ночами… одна и та же всегда. Как это так оно происходит? Не знаю. Может быть, это я сам отыскиваю ее на Круге. Каким-то образом, безотчетно… Она – та самая, которую я встретил в первую мою ночь, как родился! Она чуть выше меня, но это крупное тело стройное и легко, как воздух… как ветер, Селий! По крайней мере, такими я всегда вижу ее движения. Но наши объятия это нечто, что я назвал бы… лаской мудрого камня. Как может быть камень – ласковым? Ах, не знаю… Но просто наступает момент, когда уже тело камня – то есть озаренного Круга, пульсирующее неслышимой нашей музыкой – и ее тело… сливаются во одно…
– Ты так подробно рассказываешь мне, друг, все то, чего в беседах богов принято лишь касаться. Желаешь ли, чтобы я попробовал вместе с тобой гадать, которой же из богинь принадлежит это тело, встречающееся с твоим все ночи? Не буду даже пытаться. Не потому только, что за такие гадания полагается богам смерть, и я не хочу быть пойман с помощью какого-либо Искусства нашего проницательного царя (пусть кто-нибудь другой станет жертвой, которая сопровождает, как правило, рожденье нового бога)… не потому только! Мне это дело представляется безнадежным – честно тебе скажу: твое описание не подходит ни одной из наших богинь, разве только какую-то я все еще не знаю. Вот, говоришь, она немного повыше ростом, чем ты. А, между прочим, природа не обидела тебя ростом! Столь крупной женщины, как я могу судить, сейчас среди вышних нет… Кто может быть тогда постоянной спутницею твоих ночей? Разве что… – Летучий примолкает, задумавшись. – Я слышал от богов, Тессий, что будто бы души ушедших вышних, да и простых, витающие над Островом, бывают иногда застигаемы энергией Огневого Круга. И в этом случае… они обретают плоть! И пляшут вместе с живыми, участвуя в наших Играх. И могут всё… но время их ограничено. Нестойкие их тела распадаются с первым лучом рассвета… Пожалуй, это скорее всего и есть решенье твоей загадки. Но если я угадал – берегись! Объятия таких гостей сладостны, но опасны. Мне доводилось однажды слышать…
– Постой же, неугомонный! Ты хочешь меня отвлечь, пересказывая очередную историю, какими ты так богат… а мы ведь в кои-то веки подошли к сути! Мертвая? Нет, что-то говорит мне: это никакой не гость из мира теней. Она такая же, как ты или я. Просто, может быть, она предпочитает уединение днем. Возможно, она из той породы богов, которая хочет знать только Лабиринт – и Ночь… Селий, как я несчастен! Потому что я хочу знать ее, а это невозможно никак! Я словно невозвратно прохожу в моей жизни мимо чего-то, для меня очень важного. Допустим, даже я угадаю ее случайно. Увижу лицо какой-нибудь из богинь, и сердце вдруг подскажет: она! Но все равно это была б лишь догадка. Все не было бы полноты обладания! Будь то в телесной близости или в ласке духовной. Потому что они, эти близости, не сливаются во одно!