Крушение лабиринта
Шрифт:
Но царь не слышит этого шепота, почти что неразличимого.
– Четыре года твое Искусство рождает войны между богами! – гремит надорванный голос подобно рокоту обреченной, истощающейся грозы. – Два бога обнаруживают одну на концах лучей, идущих из их сердец. И затевается поединок. И каждый применяет разрушительные Искусства, какие знает! На Острове давно бы не осталось бога живого, Тессий, если бы наша Сила была, как прежде. И к лучшему б, может быть! Чем дряхлеть… Но Сила умирает раньше богов. Искусство, которое ты принес, как чуму – высушивает и убивает ключ Силы! Изводит корень ее. Ибо ты… ниспровержением власти
– Так этого ты хотел?! – вдруг, вскакивая, кричит царь. И вздрагивает полотняный полог у ложа Тессия. – В этом… состоит месть, которую совершить надо мной ты клялся?
– Что же, ты своего достиг, – продолжает прерывающийся глухой голос. – Ты отомстил хорошо: я царь, а для царя не найти цикуты более горькой, чем увидать вырождение своего народа…
Тессий поднимается с ложа, услышав эти слова.
Становится против Таурия. И удивление – слабое, мимолетное, непритворное - отчетливо читается на его лице.
– Месть? – произносит бог. – Да, Таурий, я хотел… но – сколько же эпох назад это было? Я помню еще, пока, этого другого себя, желавшего отомстить. Как будто бы желавшего отомстить, потому что клялся. Тот я… действительно поставил перед собою цель: отправиться в Лабиринт и искать оружия, пригодного к поединку с тобою на смерть. Я заставлял себя держаться сей цели, сколько умел, но я… по-настоящему, Таурий, я искал иное. Не признаваясь в этом себе, прячась от самого себя. Да только Лабиринт – место, единственное, быть может, где от себя не спрятаться! Он предлагает на каждом шагу живительное и новое. Он завлекает в сети смертоносных загадок и… там каждый обретает, что хочет. Что правда хочет. И только лишь получив – обнаруживает, чего на самом деле искали глубины его души.
– Твоя же глубина пожелала… – говорит царь, и чувствует, что у него пересохло горло. Присаживается опять на ложе. Снимает с головы тяжелую маску, внимательно взглянув, перед этим, колдовскими ее глазами, где чаша. Укладывает маску на ложе, и она лежит около, и грозные острия рогов смотрят вперед и вверх. Один сияет в луне, другой темен. И смотрят золотые глаза… и царь, лишенный теперь их силы, нащупывает легко рукой чашу, почти как зрячий, и отпивает.
Привычен ко своей слепоте. И она ни сколько не уменьшает его уверенности. И даже слепота эта, может быть, подпитывает ее.
Уверенно возвращает чашу – поставил, не расплескав. Но все же не совсем на то место, с какого взял, и погасает от этого вино: сюда уже не доходит луч.
– Твоя глубина желала, – падают слова Таурия, – чтобы поравнялись боги с простыми смертными? Чтобы разбился Селий, который спас, как я слышал, некогда тебе жизнь?
Тяжелый вздох вырывается из груди Тессия.
– Печалуешься о смерти друга? Вздыхаешь столь сокрушенно: ах, почему его со мной больше нет? А я тебе скажу, почему, Тессий, и сам ты хорошо это знаешь. Темная страсть, что выпущена теперь на волю твоим учением, проникла и в сердце Селия, как в сердца прочих. И вот однажды он летел над землею – и ощутил ее в сердце, тяжелую эту страсть! И сразу же она отобрала, оттянула на себя Силу, которой этот бог побеждал притяженье низкой земли! Он больше не смог лететь. И начал он беспомощно падать, как бессмысленный камень, Тессий… и
– И точно также, – царь говорит размеренно и отрешенно, как будто бы, – весь этот Остров, благословенный когда-то, лежит во прахе… Твое Искусство разбивает парящее высоко – о землю. Вот, значит, как исполняется предсказание выжившего из ума бога! Холодная и тупая тьма оковала Круг. Не возгорается огневой Столп, а вместо – лишь тлеет изнутри каждого чадящий мелкий огонь, который низшие зовут ревность. Тысячелетиями это слово было мертвым для нас, богов… а ныне их болезнь стала нашей! И мы слабеем. И скоро станем беспомощными, как люди. Кто будет защищать Остров, Тессий, если придут враги? Микайны же, по предсказаниям Сандрия, скоро и опять вспомнят о наших землях!
Таурий умолкает. Не произносит ни слова в ответ и Тессий. Оставшееся в чаше вино кажется густой тьмой.
И царь, чуткою и чуть вздрагивающей рукою, берет – и медленно испивает ее до дна. И произносит затем слова, которых ради он, видимо, и явился:
– Забудем, Тессий. Ты обучал Искусству своему ради мести. По крайней мере ты клялся. И клятва твоя свершилась. И вот… я… умоляю тебя: довольно торжествовать на крови! Остановись, бог. Родившийся от богов не в силах проклясть божественное! Не может пожелать окончательной гибели ему. Знай: теперь еще не поздно так сделать, чтобы все возвратилось! И снова бы тогда мы называли наш Остров – по праву – Благословенный… Тессий! Перестать учить… этому. И повтори странствие: отправляйся вновь… туда, в эти перемешивающиеся выморочные области Лабиринта, известные одному тебе. И – уничтожь вместилища яда! Сотри! Разрушь! Ты можешь обратить их в небытие, Тессий. ВОТ ЭТИМ ЖЕЗЛОМ!
И царь нащупывает свой посох, с которым он появился здесь.
Массивный, темного дерева.
Я никогда еще прежде такой у него не видел.
И тонок странный узор его лубяных волокон. И словно весь этот посох слегка лоснится, едва заметно отблескивая на лунном свете.
Три руны глубоко вырезаны на расстоянии трети высоты посоха до навершия.
Понимаю, какое имя может из них сложиться.
То есть – это понимает вполне мой ум… но сердце не смеет верить.
И Таурий говорит:
– Сей жезл обращает камень в протяженную пустоту. Ты видишь имя его: Предел, Положенный Лабиринту. Перед тобою скипетр царя богов! Гораздо более древний даже… чем золотая маска. Хоть маска эта древнее, может быть, нежели самый Остров. Не знаю, сколько тысячелетий властитель передавал Предел своему преемнику. Вот слова, которые, по обычаю, говорят в момент, когда свершается передача. Корни взрывают камень!
– Жезл этот, – говорит еще Таурий, – обладает неограниченной почти властью. Потому что он вырезан из корней Мирового Древа. Так учит сокровенное Предание Властителей. И может обращать камень в протяженную пустоту. И пустоту делать камнем, и мертвое претворять живым, и совершившееся – не совершившимся…
– И не случайно я говорю, – добавляет к этому царь, – «он может». Сей посох обладает собственной своей волей. Он исполняет лишь те из желаний опирающегося на него, какие желает сам… На Остров его принес Файрий, царь богов первый… А Файрий получил его от Владыки мира. Получил там, за Северной Великой Водой, за льдами… Да, Тессий, – во времена, когда еще не совсем исчезла священная земля, из которой в мир, в начале населяемый лишь людьми, пришли боги.