Крушение
Шрифт:
— Надо бы щели в потолочинах заткнуть, а то теперь будет трясти. Весь песок ссыпется.
— Ну и как же, папаша, обиду затаил на Советскую власть? — спросил Бусыгин, глядя в упор.
Силантий медленно поднял на него глаза:
— Советская власть не виноватая. Знамо, товарищ Ленин завещал справедливость… Разберутся.
— Веришь?
— Верю, — убежденно ответил Силантий. — Я сижу и вижу Сеньку своего… В стоптанных валенках, в треухе заячьем и весь конопатый — скорлупа грачиная…
Силантий отмахнулся, точно отстранил от себя чтото тяжелое.
— Заговорил ты, дед Силантий. А мне пора, бравое воинство ждет, — вставая, сказал Бусыгин.
Проводить его до забора собралась Юлдуз. Дед этому не перечил, только сказал, чтобы не задерживалась ни часу, так как раствор цемента нужно подносить. Вышли они и десяти шагов не ступили, как очутились возле земного лаза. Вблизи стоял пирамидальный тополь, повитый снизу хмелем, сережки хмеля поспели и даже на легком ветру позванивали.
Вздохнул Бусыгин и сказал:
— Давай вылезем и пройдемся. Тих–ха–а кругом!..
Та вылупила на него глаза:
— Что значит — давай? Мне это не годится!
— Извиняюсь, пожалуйста.
— Не такое мне нужно прощение. Упади в ноги. Да не бойся. Парень даже слез не должен стесняться перед женщиной!
«Ну и норов! Везет же мне! — горько подумал Бусыгин. — Та, Лариса, в морге работала да эти самые крендели ногами выделывала… А эта ложиться в поклоне понуждает», — но покорно согласился.
— Теперь за мной! — сказала она и завела его во двор. — Что хочешь от меня? — спросила враз, играя огромными своими глазами.
Бусыгин растерялся, залепетал оробело:
— Ничего… То есть, извиняюсь, на вас боязно смотреть.
— Чего-о? — протянула Юлдуз. — Разве я страх на мужской пол навожу? Ха–ха!.. Приложись к руке.
Степан рабски повиновался.
А она подзуживала свое:
— Вы, мужчины, неразборчивы. Не знаете вкуса в женщинах. Попадись вам встречная–поперечная, и льнете, как шмели на цветок. Ну, так что ты от меня хочешь? — Юлдуз уставилась на него глазами с раскосинкой.
— Да я… Между прочим… Хоть про деда Силантия расскажите что–нибудь, про себя…
— Ха–ха! — рассмеялась Юлдуз. — Скромные желания у вас! — Она помедлила. — То, что дед рассказывал, верь. Истинная правда. Пропал без вести… Был военный, шпалу носил. Тебе служить, как медному котелку, и не заработаешь такого чина.
Упрек татарки поддел Бусыгина, и он, выпятив грудь, ответил независимо:
— Ежели захочу, могу и генералом стать. Это проще простого!
— Нравится мне такая настойчивость. Какое звание теперь имеете?
— Засекреченное
— Сочувствую… — повторила она упавшим голосом и вскинула голову. — А вам–то какое горе? Как говорят, сбоку припека.
— Ну все же… Чужую беду всегда принимаю.
— Сердобольный!
Бусыгин проговорил:
— Сын у вас растет. Вылитая мама.
Юлдуз рассмеялась:
— Здорово похож? Прямо копия, особенно по цвету волос.
Степан глянул на молодайку, даже в темноте повиделся ему вороненый блеск ее волос.
Под самое ухо молодайка проговорила Степану:
— Он потерял родителей. И лучше не говорите ему: как вспомнит о матери, плачет и трясется весь…
— Почему?
— Опять свое! — перебила Юлдуз. — Ой беда — не понимает человек. Я бы скорее ишака стала любить, а не такого мужа…
Бусыгин ответил не задумываясь:
— Тогда все бы стало на место. И на вопросы был бы положен крест.
— Я гордая и замуж вторично не собираюсь.
— Почему?
Юлдуз рассердилась:
— Если я еще раз услышу это «почему», то выведу, из редута.
— А я и сам уйду, — обидясь, сказал Бусыгин. — И, может, совсем не приду.
— Это почему? — спросила она и, поймав себя на этом слове, озорно ударила ладошкой повыше коленки, будто от укуса комара.
— Придете, — сказала она с твердостью в голосе. — Я знаю такое слово — заколдовать могу. А то и к вашему начальнику с прошением обращусь: «Вот, мол, бессовестный человек, бросил одинокую Юлдуз…»
— Почему? — Степан спохватился, что опять сел в лужу.
— Потому что я женщина, а это высшее звание на свете, и ей поклоняются не только такие, как вы, но и генералы… Все равно что Адам поклонялся Еве.
— Ясно, начальник станет за тебя горой при таких весьма причинных доводах, — согласился Степан.
С той стороны ограды кто–то, кажется это был Антон, окликнул:
— Бусыгин, на выход!
— Я здесь! — встрепенулся он, — Что там стряслось?
— Немедленно явитесь на позиции. Получен боевой приказ.
Забыв даже попрощаться, Бусыгин начал подлезать под ограду.
— Постой! — задержала его Юлдуз. — До свидания скажи. Когда воин уходит в бой, он прежде всего прощается с женщиной. Вот так… — целуя его в щеку, проговорила она. — А теперь уходи. Да не пачкайся ты понизу. Г олову держи выше.
Степан, чувствуя на щеке обжигающий жар ее губ, резкий упрек не принял за оскорбление. Не долго думая, он подпрыгнул, ухватясь за верхний выступ камня, и перемахнул через ограду.