Крушение
Шрифт:
– Можете сказать ему, что это дело чрезвычайно срочное?
Женский голос на другом конце провода вздыхает.
– Миссис Джексон, вы звоните уже третий день подряд. Я понимаю, что у вас срочное дело. Вы говорите об этом каждый раз, когда звоните. Я передала мистеру Торренсу, что вы звонили, и если он вам еще не перезвонил, тогда…
Я почти слышу, как она там пожимает плечами.
– Поймите, он очень занятой человек.
– Пожалуйста, – молю я. – Мне жизненно важно передать сообщение Алексу Генри. Моя дочь в коме, и он может ей помочь.
Секретарь мистера Торренса издает звук, похожий на «ох».
– Как мне вас жаль! У меня у самой дочка. Ей пришлось некоторое время провести
– Ей тоже семь, – с пугающей меня саму скоростью ложь вылетает из моего рта. – Она буквально живет футболом, как и ее отец, они фанаты «Челси», ни разу не пропустили ни одной игры. Алекс Генри – ее любимый игрок, его портрет висит на стене в ее спальне на самом почетном месте.
4
Популярные поп-исполнители из группы «Степс».
– Она не одинока в ее симпатиях, – смеется секретарша, – послушайте, Сью… можно мне называть вас Сью?
– Пожалуйста.
– Сью, послушайте, мне бы вообще не стоило об этом говорить, но… я не большой поклонник благотворительности. Для пиара благотворительность – это хорошо, но одним им счета не оплатишь. Поэтому Стив своим клиентам позволяет делать разовые, но довольно высокие взносы – на лечение раковых больных, ветеранов спорта, в помощь детям, ну всякое такое, вы понимаете. Вам… вам лучше обратиться к Алексу напрямую.
У меня сердце екает в груди.
– Но как?.. Я весь Интернет облазила и нашла только номер Стива.
– Слушайте, – секретарь понижает голос до шепота. – Я могу потерять работу, если станет известно, о чем я вам говорю.
– Я ни словом никому не обмолвлюсь, клянусь! – говорю я, едва дыша.
– Я бы ни за что этого ни для кого не сделала, но сегодня я в хорошем настроении. Мой Шон вчера вернулся из Афганистана, да и потом у вас с дочерью такое приключилось… в общем, если вы хотите найти Алекса, я вам советую приехать в клуб «Грейс» в Лондон сегодня вечером. Он обычно ходит туда по пятницам. Не обещаю, что он согласится навестить вашу малютку, но он может согласиться подписать для нее, например, футболку, или оставить сообщение на мобильный, или что-то в таком роде. Вы сможете ее хоть чем-то порадовать.
– Я могу, конечно, могу! – не могу сдержать своего воодушевления, но совсем не по той причине, по которой она может подумать. – Какая прекрасная идея! Спасибо огромное!
– Меня вам не за что благодарить. Просто пообещайте мне одну вещь, Сью. Нет, две вещи.
– Что угодно.
– Никогда о нашем разговоре никому не рассказывайте и больше сюда не звоните.
– Не стану. Обещаю вам. Спасибо за все… простите, я не запомнила ваше имя.
Она смеется на том конце провода.
– Естественно, ведь я его и не называла. Прощайте, Сью.
Сигнал разъединения звонка пищит у меня в ухе добрых полминуты до тех пор, пока я не кладу трубку на базу. Если она говорит правду и Алекс Генри будет в клубе сегодня вечером, то я смогу с ним пообщаться, но… но как быть, если он окажется в отгороженной части? Симпатичная пятнадцатилетняя девочка вполне может взмахнуть пару раз ресницами и убедит охрану ее пропустить. Ну а что насчет меня? Чем я могу убедить охрану? Что делать невысокой сорокатрехлетней женщине, которая и в ночном клубе-то не бывала уже лет двадцать? И что еще хуже, вдруг я просто не смогу уехать из дома в полдень под предлогом, например, купить журналы? Брайан будет следить за мной, и как, ради всего святого, мне его убедить, что мне полезно будет до утра пробыть в Лондоне?
Мы с Джеймсом съехались. Точнее, теперь мы живем вместе с ним и его мамой. Произошло это примерно неделю тому назад. Джесс с работы снова урезала мои присутственные часы. Теперь я появляюсь на работе всего на 15 часов в неделю. И сама оплачивать квартиру, естественно, больше не могу. Я сказала Джеймсу, что попробую работать по специальности (преподавать английский как иностранный), чтобы хоть что-то проносить в дом, но он настоял на том, чтобы я переехала к нему.
– Думай обо всем как о начале новой жизни, – сказал он. – Ну на фиг Мэгги и ее компанию. Тебе должны платить за твою работу. Наша гостиная вполне подойдет для того, чтобы ты могла в ней шить, поэтому располагайся, сшей несколько образцов, чтобы зарекомендовать себя для новой работы, или начни свой собственный бизнес. А я буду платить за квартиру и еду, об этом не беспокойся.
Это было для меня даже слишком прекрасным выходом из положения. Единственное, что меня тревожило, это его мама. Она даже не спустилась из своей комнаты весь первый вечер моего пребывания в их доме, и то же самое повторилось на следующее утро, когда я вышла позавтракать с Джеймсом в половине восьмого утра. Но на кухонном столе меня ждал список дел, которые я должна была, как Золушка, переделать за день. Надо было сходить в магазин, быть на подхвате, отмыть туалет и все это успеть сделать почти одновременно. Список был сделан от руки, и почерк не был мне знаком.
– Ты же не против, нет? – сказал Джеймс, когда увидел мое изумление. – Ее сиделка, которая обычно делала все это, уехала на неделю, а ты же понимаешь, у мамы артрит и агорафобия…
Артрит? Но она довольно шустро бегала тогда, когда выскочила из комнаты, стоило нам с Джеймсом опоздать на первый ланч. На тот теперь легендарный в моей судьбе ланч.
– И кроме того, – добавил он, – у тебя будет полно времени, ты же работаешь в баре всего ничего часов в неделю, верно?
Я хотела было напомнить ему, что он сам предложил мне, чтобы я организовала свой бизнес и шила одежду, но прикусила язык. Вообще говоря, помочь его матери по дому было в данной ситуации меньшим, чем я могла отплатить за их ко мне доброту. Учитывая, что Джеймсу, конечно, пришлось выдержать битву с мамой за право привести меня в дом. Да и к тому же речь шла всего об одной неделе. Я просто отложу начало своей новой карьеры до возвращения сиделки, и все.
Через девять часов, когда Джеймс вернулся с работы, руки у меня были местами сбиты, а предплечья были словно обожжены крапивой и саднили, но я выполнила все задания по списку и счастливо поставила жаркое в духовку. Джеймс, кажется, выглядел довольным и сказал, что мы с его матерью непременно поладим и он просто мечтает о том, чтобы мы с ней дали друг другу шанс. Правда в том, что я ее весь день не видела ни разу. Я слышала, как скрипели половицы примерно в девять утра, когда мама Джеймса, видимо, пошла в ванную, но и все. Мне она не показалась ни разу ни на секунду. Ко времени ланча я уже забеспокоилась, что она, возможно, больна, и постучала к ней в дверь, чтобы справиться о ее самочувствии, спросить, не хочет ли она поесть домашнего томатного супа и бутерброд с сыром. Она мне из-за двери ответила железным голосом, что она себя совершенно прекрасно чувствует, а еду я могу оставить на тележке у двери. Я так и сделала, а потом спустилась по лестнице и стала тихо ждать в холле. Спустя пять минут открылась дверь в спальню, на пороге появились ноги, обутые в тапочки, и мама Джеймса закатила тележку внутрь.