Крушение

Келлерман Джонатан

– Вы всё говорили правильно, Карен.

– Надеюсь… мне, когда вы будете его смотреть, нужно находиться здесь?

– В доме – да, в комнате – нет.

– Вы какую комнату хотите использовать?

– Давайте мы уточним это по моем приезде.

– То есть мне ничего заранее не готовить?

– Ничего, Карен. Просто будьте там с Овидием.

– Вам указать, как доехать?

У меня было уже помечено: Голливудские Холмы, сверху Сансет, к востоку от Лорел-Кэньон.

– У меня все есть, Карен. Увидимся завтра

в половине пятого.

– Мальчик очень славный… Вы хотя бы примерно не знаете, когда вернется домой Зельда? Ови как раз об этом спрашивал.

– Пока точно не знаю. И постараюсь ему как следует все разъяснить.

– Ну хорошо… А вам комната понадобится с диваном или без? Или там с кушеткой?

– Ничего не надо, Карен.

– Еще раз, как вас зовут, сэр?

* * *

Я сидел у себя в кабинете и раздумывал над подходами, которые мне применить к Овидию Чейзу, когда послышался звук открываемой входной двери и голос, который я так люблю, приветливо пропел:

– А вот и мы-ы!

Я вышел в гостиную, где моя милая стройняшка Робин, в облегающих черных джинсах и того же цвета майке, помахала мне, подошла и нежно чмокнула. Бланш тоже подсеменила, положила мне передние лапы на лодыжку и так стояла, глядя при этом на входную дверь и часто дыша. А возле двери молчаливым столбом застыла Джули Чармли – высокая, рыжая и веснушчатая.

При каждой нашей встрече она напускала на себя скрытно-застенчивый вид; сейчас же он был конкретно неприветливым. И отстраненным. Ей явно не хотелось здесь находиться.

– Джули? Рад тебя видеть.

– Аналогично. Ну я, наверное, пойду.

Робин проводила ее, закрыла следом дверь, а когда вернулась, мы с ней вышли в сад и сели на тиковую скамейку напротив японского прудика. Бланш, блаженно растянувшись у наших ног, в считаные секунды забылась сном праведника.

– Ну вот, разводятся, – со вздохом сообщила о подруге Робин. – Пятеро детишек. Брайс требует полную опеку.

– А что случилось?

– Она ему, как выяснилось, изменяла. Да какая, в сущности, разница?

Муж Джули, пародонтолог, в общении со мной всегда держался с прохладцей и дистанцией. Ни он, ни Джули, при всем своем профессионализме, на звание Родителей Года никак не тянули. Пусть даже с пятерыми детьми.

– Смотря как будут судить. Там долгий роман – или так, на одну ночь?

– Два года. Еще с одним дантистом из клиники Брайса. Даже если б тот и проявил отходчивость, Джули сама себя считает недостойной прощения. Я пробовала как-то взбодрить ее, но получалось только хуже, так что я потихоньку заткнулась.

– Забавный обед, – сказал я. – Кафе «Солар»?

– Ты-то откуда знаешь?

– Разрешен вход с животными. Койоты не показывались?

– Да уж лучше б они, – Робин вздохнула, – хоть какое-то отвлечение. Я потому и прихватила с собой Бланш, когда Джули появилась с таким каменным лицом. Думала: пускай у нас в компании хоть один будет улыбаться. Как это называется у психологов?

– Предусмотрительность.

* * *

Назавтра во второй половине дня я подошел к дому, который снимала Зельда Чейз, – глинисто-коричневый оштукатуренный короб, торчащий в полумиле над помпезным «Шато Мармон».

Отель этот известен тем, что стремится потрафить самым прихотливым вкусам знаменитостей. Для этого, наряду с прочим, здесь имеются эстетические изыски вроде искусственных газонов в некоторых номерах. Видимо, из соображений практичности: после гульбища накануне уборщица заходит сюда с садовым шлангом, и все дела.

От бара «Шато» до входной двери Зельды оказалось пять минут пешего хода (мне невольно подумалось, что этот выбор был сделан неспроста). Нужная мне дверь представляла собой облезлый щит из фанеры; неплохо хотя бы подкрасить. Перед входом никакого газона, просто асфальт в паутине трещин. Номерные цифры, и те висят косовато. Выше по узкой подъездной дорожке припаркован «Фольксваген»-«жук».

Н-да, таким жильем читателей «Пипл» и «Вог» не прельстишь. Хотя в этом, собственно, и суть Голливуда: на самом деле его не существует. Разумеется, звезды крупного калибра, которым хватает ума держать и взращивать свой капитал в банках, могут позволить себе жизнь небожителей до самой своей смерти. Ну а личики разрядом поменьше, которым сегодня «катит», – у них успех в карьере длится не дольше экстаза мотылька.

Коричневый короб – это все, чего Зельда Чейз достигла на своем пике. Что же произойдет с женщиной, страдающей серьезным психическим расстройством, когда агент перестанет реагировать на ее звонки?

Что станется с ее сыном?

Лу Шерман сказал, что Овидию пять, но дата его рождения в карте, оказалось, отстоит всего на месяц от шести. Будет ли в метриках зафиксирован день рождения, проведенный с мамой?

Ребенок, открывший дверь на стук, едва смотрелся на пять – возраст выдавала лишь осмысленность в глазах. В одной руке он держал кружку с молоком.

– Вы доктор, который не делает уколов? – спросил он с порога.

Голос слегка в нос, дикция четкая. Закрыть глаза, и можно представить, что перед тобой семи- или восьмилетка.

Моя мысленная камера четко фиксировала детали.

Для своего возраста мелковат, худой, ноги короткие, центр тяжести понижен. Длинные темные волосы почти скрывают лоб и костлявые плечики. Возможно, к его чертам причастен латинос.

На нем была черная майка с логотипом какой-то группы, о которой я слыхом не слыхивал. Оливково-серые пятнистые штаны, шнурки высоких кед ослаблены. Совиные очки в черной оправе пришвартованы к голове оранжевой резинкой. Глаза за линзами темнее, чем у Зельды; почти черные, широкие от любопытства.