Крутень
Шрифт:
Фёдор от удивления даже приподнялся. Он вглядывался в девушку и не узнавал ее. Ольга подняла голову. По её щекам текли слезы. Она открыла глаза и посмотрела на Рогозина. У Фёдора защемило в груди. Не осознавая, что он делает, Фёдор обнял Ольгу и крепко поцеловал долгим поцелуем. Девушка прильнула к нему и крепко обняла.
– Федя, Феденька. Никто мне не нужен кроме тебя. Я давно за тобой смотрю, а ты словно слепой ходишь, – горячо зашептала она, – я знала, что ты здесь пойдёшь, ждала тебя.
Фёдор целовал её мокрые солёные от слез щеки, губы. Ему стало жарко. Голова
Гроза уже прошла, и вечернее солнце снова осветило окрестности села, весело играя в лужах. Тучи кружили уже где-то над Суздалем, все ещё сверкая и грохоча. Земля запарила, отдавая лишнюю влагу, и в воздухе запахло прелью.
Из сарая Соколовых вышел Фёдор и, не глядя по сторонам с глупейшей улыбкой на лице, пошёл домой. Он сам не заметил, как вошёл в избу и уселся за стол, за которым сидела его бабка и пила чай. На неё он обратил внимание только тогда, когда бабка заговорила.
– И где это тебя, милок, носило. Вся башка в сене. Не иначе, как с сеновала свалился.
Фёдор, не переставая улыбаться, молча смотрел на бабку. У него перед глазами все ещё стояла красавица Ольга. Он до сих пор ощущал её жаркое молодое тело. Обретя, наконец, реальность, он достал кисет.
– Курить иди к печке, а лучше на улицу, – заворчала бабка, – тебя, Федя, молнией, что ли шибануло? Посмотри на него, Аксинья, сам не свой парень то у нас.
Мать только рукой махнула. В кои-то веки сын на семью поработал, а не в сельсовете просидел. Палку свою он на днях выменял все-таки на муку у Новиковых и мать немного смягчилась. Фёдор встал из-за стола и вышел на улицу. Присев на ступеньки крыльца, он свернул папиросу и закурил, пуская густые клубы табачного дыма. Сегодняшний вечер выбил Рогозина из привычной деловой колеи. Ни о чем, кроме Ольги он теперь думать не мог. Он без конца прокручивал картинку свидания, и незнакомая истома приятно бродила по телу. Шаря невидящим взглядом по грязной улице, он неожиданно увидел Клима Новожилова. Тот шёл по направлению в сельсовет. При виде председателя Фёдора пронзила мысль:
– Ольга же дочь лавочника. А как я теперь….
Там, в сарае, он совершенно забыл, кто она такая, из какой семьи. Улыбка уже не озаряла его лицо, а взгляд и вовсе потух. Он вернулся на грешную землю и понял, что на ней не все так просто, но отказаться от чувств, прогнать из сердца неожиданно обретённую любовь Фёдор уже не хотел, не мог. Со злостью бросив окурок и втоптав его в грязь, Рогозин забрался на сеновал и зарылся с головой в сено. Так он и пролежал до утра, то засыпая, то просыпаясь и терзая себя вопросом о своём будущем.
Рано утром Фёдор кое-как позавтракал и снова ушёл в луга на покос. После вчерашнего ливня перестоявшая трава легла, и косить было тяжело. Парень вымотал себя, напрочь затупил косу, а под конец и вовсе сломал её косовище пополам, вогнав полотно наполовину в землю. Работающий по соседству дед Еремей подошёл к Фёдору и покачал седой головой, увидев сломанную косу.
– Ты, парень, не в атаку идёшь, а траву косишь. Здесь умение нужно. Мы с тобой вместе начали. Однако ты скоро свалишься, а я пока ещё даже и не вспотел, как следует, хотя старше тебя лет на сорок. Пятку надо к земле прижимать, а носок кверху. Тогда и не воткнёшь ее в землю. Вот ты вчера косил как надо, а сегодня смотреть тошно. Перепахал землю так, что хоть засевай.
Фёдор вытащил полотно из земли, обтёр его скошенной травой и присел на свежий валок.
– Садись дед, закуривай. Косец из меня сегодня и впрямь никудышный. Ты взялся бы починить косу, да и отбить её надо. Я не мастак в этом деле.
Дед Еремей присел рядом с Фёдором и стал набивать трубку.
– Я, конечно, помогу тебе, не вопрос. А вот ты ответь мне, как член сельсовета. До каких пор мы с тобой будем пластаться на этих полях до последнего издоха, а иметь за это шиш?
Рогозин искоса посмотрел на деда, глубоко затянулся крепким дымом и устало ответил:
– Долго ещё. Сломать всегда быстрее, чем построить. Вон как косу. Тут тоже умение нужно. Ты на собрании тоже не больно-то и рвался в коммуну. Боишься, а спрашиваешь.
– Это верно. Не рвался. А почему? Да потому что не верю я в эту коммуну. Клим верно рассудил. Рано нам ещё объединяться, не готовы мы начинать жить по-новому. Вон на селе снова к старой жизни вертаются. НЭП ввели. Только он не для нас с тобой. Он для Соколова да Панова придуман. Так кому же верить прикажешь, если власть им послабление дала?
– Это все временно, обстановка того требует. Я сам ещё не во всем разобрался, но то, что будет и на нашей стороне праздник, в это я верю.
– Ну-ну, поживём, посмотрим. Я косу твою возьму, завтра зайдёшь, заберёшь.
Дед встал и, захватив инвентарь, отправился в село. Фёдор докурил папиросу и тоже пошёл домой. Сегодня вечером они с Ольгой договорились встретиться в сарае. Ещё с утра Рогозин решил не ходить на свидание, но чем ниже садилось солнце, тем дальше уходила его решимость, а когда стемнело, он, без всякого сомнения, отправился в сарай.
Ворота были не заперты. Фёдор зашёл в тёмное помещение, ощупью добрался до сена, но сесть не успел. Сзади его обхватила Ольга и, повернув его к себе, страстно поцеловала. Фёдор стиснул девушку в своих объятиях, и они повалились на сено. Парень, не отрываясь от ее губ, расстегнул пуговицы платья и сунул в него руку. Ладонь тут же обожгла горячая грудь Ольги. У Фёдора перехватило дыхание.
– Федя, Федя, не дури, – зашептала Ольга и откинула его руку, – не время ещё.
– А когда время будет? – спросил Фёдор.
– Когда сватов зашлёшь, тогда и будет.
– Твой отец никогда не согласится.
– Согласится. Ты плохо меня знаешь. Скажу и согласится. Ты только не тяни. Если любишь, засылай сватов. Скоро осень, как раз свадьбу справлять. Построим свой дом и заживём.
– Какая ты быстрая. Мне строить не на что, сама знаешь, а у твоего отца я одалживаться не хочу.
– Так и не надо. Он за мной такое приданое даст, что на жизнь хватит.
– Ещё чище. Мужик на приданое жены хоромы отгрохал. Будем жить, как положено, у меня, если, конечно, ты согласна.