Крутой поворот (сборник)
Шрифт:
— Я же говорю, он отпросился!
— Лазуткина видели в тот день на поляне, — сказал Корнилов и внимательно посмотрел на Павла Лаврентьевича.
— Не может быть! Зачем? — Плотский недоумевал. — Он ко мне не подходил.
— Павел Лаврентьевич в последние дни вы никаких перемен в вашем Антоне не заметили?
Корнилов опять назвал Лазуткина «вашим Антоном», но на этот раз Плотский никак не среагировал.
— Нет. Не заметил, — рассеянно ответил директор и тут же спросил. — Что он делал на поляне в воскресенье? Может быть это ошибка? Кто-то обознался? Да и откуда его знают? В волейбол он не играет, лежит себе загорает.
— Зато вас знают. И знают что он — ваш шофер. Павел Лаврентьевич он никогда не предлагал вам купить старинный камин? — Полковник показал на камин, красующийся в кабинете. — Старинные бронзовые ручки панели красного дерева?
— Ну что вы! Во-первых, откуда у него могут быть такие вещи? А потом — покупать у своего шофера?!
— А этот камин у вас давно?
— Год. Нам купил его в комиссионном Сеславин. Мой помощник.
— Вы его об этом просили?
— Он знал, что жена мечтает о камине для дачи...
— Дорогой?
— Охо-хо! — вздохнул Плотский. — Зато какой то редкий мрамор. Посмотрите на рисунок! А вся эта бронза? Решетки украшения. Девятьсот рублей! И для директора, справляющегося с планом, деньги немалые.
— А ваш помощник давно работает с вами?
— Давно. Лет десять. Или двенадцать. Прекрасный помощник, эрудит...
Корнилов встал.
— Спасибо, Павел Лаврентьевич.
— А чаи? Жена обидится. — Директор тоже поднялся со своей качалки.
— С удовольствием бы выпил, но мне еще надо успеть на службу. — Они опять пошли узким коридорчиком к веранде. А у Лазуткина есть свой автомобиль? — спросил Корнилов.
— «Москвич». По-моему, он собрался его продавать. Подошла очередь на «Жигули»...
— Как вы уходите? — искренне огорчилась Валентина Олеговна, сидевшая с книгой на веранде. — У меня жасминовый чай.
Корнилов развел руками.
— Игорю Васильевичу на службу, — сказал Плотский. — Нам остается только по дороге показать ему свой сад. И пригласить на воскресенье.
В это время зазвонил телефон.
— Послушай, Павлуша...
— Может быть, ты? — Плотский посмотрел на жену, но она взяла полковника под руку.
— Валентина Олеговна, вы за последнее время не заметили каких-нибудь перемен в Лазуткине?
— Конечно заметила. Сделал челку какой-то дурацкий зачес на уши. Ведь не мальчишка! Говорит — жене так нравится.
— Вам часто приходится с ним ездить?
Орешникова улыбнулась.
— Часто. Мне же надо кормить своего директора! Два раза в неделю на рынок. И на дачу. Но уже с мужем. Уж не расследуете ли вы как муж использует служебную машину?
— Нет. Это не моя компетенция. Вам Лазуткин никогда не предлагал купить старинное кольцо с крупным рубином?
— Старинное кольцо с крупным рубином? — Она секунду колебалась. — Предлагал. Но слишком дорого. И это было так давно...
Она открыла калитку, вышла с полковников к машине.
— Этот звонок, — Корнилов кивнул на калитку, — Сад «Аркадия», старинные таблички — все Сеславин?
— Да, он известный коллекционер древностей. — Валентина Олеговна улыбнулась. — Дайте слово, что приедете к нам отдохнуть?
— Постараюсь. — Корнилов сел в машину Валентина Олеговна помахала рукой. В своем модном, цвета хаки, платье она почти сливалась с высоким зеленым забором.
19
Ночью Семена поднял с постели телефонный звонок. Дежурный врач сообщил, что состояние Терехова неожиданно ухудшилось, ему нужна срочная операция, а он требует встречи с Бугаевым.
— Недалеко от вашего дома «Скорая», — сказал врач. Если поторопитесь, они вас прихватят.
Когда Семен вышел из подъезда, «Скорая», тревожно мигая синим огоньком, вывернула со стороны Большого проспекта. Бугаева посадили рядом с носилками, на которых тихо стонал пожилой мужчина.
— Потерпите, потерпите, — уговаривала больного медсестра. — Сейчас наш коктейль подействует, и боль пройдет.
Оказалось, что у мужчины почечная колика и ему только что сделали обезболивающий укол.
Дежурный врач курил в ожидании Бугаева на лестничной площадке.
— Поздно вечером у Терехова подскочила температура, рассказывал он, помогая Семену надеть халат. — Хирург считает — перитонит. Нужно оперировать. Минуты на счету, а ваш подопечный — ни в какую!
В широком коридоре было темно, горела лишь настольная лампа на столике дежурной сестры, но сама сестра отсутствовала. Она оказалась в палате, где лежал Терехов, мерила температуру.
— Сорок, — шепнула она дежурному врачу. — В операционной бригада готова.
— Семен Иванович, — громко, срывающимся голосом сказал Терехов, узнав Бугаева. — Недолго музыка играла...
— Миша, без паники. — Семен старался говорить спокойно, но от взгляда на Гогу сердце сжалось — так обострились, истончились черты его красивого лица, такие густые тени залегли у глаз. — Мы еще наговоримся, а сейчас тобой займутся врачи.
Терехов поморщился.
— Не нужны мне там чужие грехи... Вертушку свою взяли? — Он оглядел Бугаева колючим взглядом, остановился на небольшом портфельчике, в котором у Семена был магнитофон.
— Ладно, — согласился майор. — Поговорим. По дороге в операционную. — Гога хотел возразить, но Бугаев сказал твердо: — Миша, прения закончены. — Он обернулся к врачу: — Вызывайте санитаров! Как это у вас делается? Давайте, давайте!
Врач исчез. Семен вынул магнитофон, включил. Протянул Терехову крошечный микрофон. Гога попытался взять его в руку, но пальцы бессильно разжались, и микрофон упал.
— Ничего, Миша! — прошептал Бугаев, подбирая микрофон. — Ничего! — Он взял микрофон, положил руку на одеяло. Даже через одеяло чувствовалось, какое горячее тело у Гоги.