Крутой поворот (сборник)
Шрифт:
— Ищи ветра в поле, — усмехнулся эвакуатор. — Эти уже по три побега имеют. Я думал, они еще из поезда слиняют. Навязывают всякую шантрапу. Ворье.
А Корнилов был уверен, что и эти парни и дядя Коля — одна шайка-лейка. Куда бы он тогда пристроил их аккордеон? Ведь еще на станции он положил футляр с аккордеоном на одну из подвод, а сейчас остался с потертым портфелем. О том, попал он или не попал в грабителей, Корнилов тогда особенно не задумывался. Только горевал, что револьвер свой в сене уж не нашел. Дорога и впрямь была тряская. Где-нибудь и выпал он в осеннюю грязь…
Месяца через три в их детдоме снова появился дядя Коля. Привез очередную партию ребятишек. Наткнувшись в коридоре на Корнилова, он круто развернулся и хотел было улизнуть, боялся, наверное, что Игорь спросит его про аккордеон. Но Корнилова интересовало совсем другое. Набравшись смелости, он окликнул дядю Колю, и тот нехотя остановился.
— Новеньких привезли? — как ни в чем не бывало спросил Корнилов. — Ленинградцы есть?
— Есть. Трое.
— А те? Что по дороге прошлый раз сбежали?
Эвакуатор усмехнулся, обнажив свой золотой зуб.
— Вон тебя кто интересует… Кентора блатная. Взяли их на станции с ворованными вещами. Теперь уже их не детский дом ожидает. Другой дом, паря.
— Всех троих взяли? — спросил Корнилов, и этим выдал себя дяде Коле с головой. Тот внимательно, словно впервые увидел, оглядел Корнилова злыми, с прищуром глазами и подмигнул по привычке.
— Здоровьичком, значит, ихним интересуешься? Ну, смотри, паря, смотри. Не столкнись с ними где-нибудь нос к носу. — Он, не прощаясь, повернулся спиной и пошел по своим делам.
…Через два дня, когда дядя Коля уже уехал, в детский дом пришел милиционер и долго сидел в кабинете у директора. Потом туда вызвали Корнилова.
Директриса Викторина Ивановна молча показала ему на стул. Корнилов сел.
— Этот, что ли? — спросил милиционер.
Викторина Ивановна кивнула.
— Мальчик, у тебя оружие есть? — спросил милиционер.
— Какое оружие? — глядя в пол, ответил Корнилов.
— Огнестрельное, — рассудительно сказал милиционер. — Из которого стрелять можно. Наган, например, или обрез. А может, мелкокалиберка.
— Нету у меня ничего.
— А говорят, есть.
— Кто говорит? — тихо спросил Корнилов, холодея от мысли о том, что могла проговориться Зоя.
— Люди говорят. Письмо написали в милицию, что ты пистолет прячешь. Зачем он тебе, мальчик? Фашист от наших мест далеко, это в Ленинграде мог бы пригодиться, а здесь ни к чему. — Милиционер говорил рассудительно, по-доброму, словно угадывая мысли Корнилова. Слезы против воли вдруг закапали у него из глаз, и он уже хотел все рассказать, но испугался — а вдруг дядя Коля соврал ему и он все-таки не промахнулся.
— Ну ладно, ладно, — ласково сказал милиционер, — не плачь. Все вы, дистрофики, такие чувствительные…
Он, как и тот подонок, назвал Корнилова дистрофиком, но столько сочувствия было в его словах, что теперь уже Игорь разревелся по-настоящему.
— Ну ладно, ладно, — милиционер встал, положил ему на плечо тяжелую руку. — Не реви, не реви. Отдохнешь у нас на свежем воздухе, на шанежках да на молочке, и повеселеешь. А обыск я все же сделать должен, — обернулся он к директрисе. — Пускай малец покажет, где постель и вещи.
— Вещи в бельевой хранятся, — сказала Викторина Ивановна.
— Ну вот и хорошо.
Они пошли вместе, и милиционер дотошно прощупал матрас и подушку на койке Корнилова, заглянул под кровать, в тумбочку.
В бельевую позвали и Зою — вещи-то были их общие. Викторина Ивановна сама открыла чемоданы, разворачивала перед милиционером каждую вещичку. Его внимание привлек набор десертных серебряных ножей. Ручки у них были расписаны чернью, да и вообще ножи походили на маленькие кинжальчики.
— Это уже непорядок, — сказал милиционер. — Это холодное оружие.
— Для фруктов ножички, — Викторина Ивановна взяла один, любовно провела по рисунку длинными пальцами, потом легко согнула лезвие. — Видите? Им и курицу не зарежешь. Серебро. Гнется.
— Под вашу личную ответственность, — насупившись сказал милиционер и ушел, на прощанье взъерошив отросшие после стрижки в санпропускнике Игоревы волосы.
Они хотели укладывать все вещи назад, в чемодан и узлы, когда Зоя вдруг сказала:
— Давай разложим отдельно. Твои и мои. Так проще.
Корнилов даже не нашелся, что ответить. Стоял соляным столбом и смотрел то на Зою, то на Викторину Ивановну. Ему казалось, что раздели они сейчас весь свой багаж — и жизнь пойдет совсем по-другому Тоже разделится, разбежится по сторонам. И дружба разделится.
— А надо ли, Зоечка? — спросила директриса.
— Так удобнее, — сказала Зоя. — Игорева мама обещала разыскать моего дедушку. А может, папа найдется. Вдруг срочно придется уезжать?
Викторина Ивановна сердито передернула плечами.
— Ну, делитесь, делитесь. — И, вынимая из узла пальто или платье, спрашивала: — Это чье?
— Мое, — говорила Зоя. И правда, почти все вещи были из имущества ее тетки.
— Мое. Мое. Мое, — монотонно звучал Зоин мягкий голосок.
— Да твое-то здесь есть что-нибудь? — вспылила Викторина Ивановна на Корнилова. — Стоишь как истукан. Язык проглотил?
— У меня в том чемодане коллекция марок, — показал Корнилов на большой коричневый чемодан. — И чемодан мамин.