Кружевные закаты
Шрифт:
– Так я для тебя пустое место, – пошутил Михаил.
Тоня улыбнулась, по привычке обнажая слитые зубы. Клыки выдавались вперед, но Крисницкому это нравилось. Ему нравилось, как она улыбается – открыто, дерзко, совсем не так, как обычно держится.
– А маленького, кажется, обожала до беременности. Я сплю и вижу, как он или она появляется на свет, растет, смеется… –
– Для того, чтобы избежать растления средой и крушения взглядов, надо посадить его на цепь и отгородить от мира. Или переделать мир, что невозможно. Смена режима несет страшные перспективы.
– Однако ты веришь социалистам…
– Только тем, кто ратует за постепенный прогресс. Хотя в России это вряд ли пройдет – слишком мы отличаемся от разумных предсказуемых европейцев.
23
Когда беременность ее находилась на исходе, Тоня получила дурные известия от Надежды Алексеевны. Палаша сбежала от мужа, который бил ее, и пряталась в барском доме. Тоня упросила Михаила, к которому питала искреннее уважение как к истинному главе семьи, поехать туда и приструнить мужа подруги. Она понимала, что у Дениса Семеновича попросту не хватит запала на это. Крисницкий, узнав о том, что он ходит по деревне и угрожает, что доберется до Палаши, не стал возражать и с сознанием собственного долга отправился в путь. Разыскав забулдыгу Матвея, он пытался вразумить его и даже мирить с женой, но, разобравшись, как истинно обстоят дела в их семье, не удержался от того, чтобы всыпать ему, да так, что тот, очнувшись, не досчитался нескольких зубов. Михаил был несказанно доволен собственной удалью и отвагой, заслужив уважение крестьян, поначалу враждебно относившихся к нему, одобрение тюфяка – Федотова и благодарность Тони.
– Ну чего ты ревешь? – с непониманием и почти раздражением вопрошал Крисницкий, обращаясь к Палаше.
– Без мужа боязно, тяжко… Засмеють, – отзывалась конопатая Палаша, продолжая реветь.
– Дура, да живи ты себе вольно, он к тебе после всего и сунуться побоится.
– Не гоже, не по-людски с мужем разлучаться! Да поди, постылая буду, ой, не хочу!
– Ну возвращайся! – потерял терпение Крисницкий. – И зароют тебя скоро.
Перед самыми родами Тоня узнала, что Палаша насмерть забита мужем в их избе.
24
Предрождественским утром Крисницкий проснулся с непередаваемым желанием смеяться. Прямо после пробуждения, а, быть может, до, его одолела не отпускающая мысль. Заключалась она в том, что Тоня является настоящей социалисткой, хоть и не понимает этого, поддаваясь распространенному предубеждению, зароненному церковью, что социалисты – зло, а Карл Маркс обедает с Сатаной. Навязчивое желание капиталистов, заключивших крупную сделку с институтом церкви подобно сделке с Дьяволом, оставить свое положение нерушимым на вершине управления ресурсами и судьбами, было вполне логично и понятно. Но вот то, что алчные религиозники настолько свыклись с положением откормленного пса при злом хозяине, забывая свое истинное предназначение, доставляло Крисницкому, презрительно взирающему на их фокусы, небывалое удовольствие. Михаил имел право считать лицемерами тех, кто отказывался признаваться в собственной двуличности и не следовал собственным предписаниям. То, что церковь отринула свои первоначальные идеи всеобщего равенства ради служения государству и получения от него наиболее жирных кусков и пребывания запугивающим элементом, фильтрующим и подавляющим невыгодные настроения, было для Михаила по-настоящему нелепо. Ведь социализм, размышлял Михаил, барабаня пальцами по атласной обшивке простыней, хотел того же, что в свое время Христос, и чисто логически было нелепо попам отрицать и бояться его. В то же время Тоня, своей кристальной внутренней чистотой и интуицией воспринимая христианство истинное, изначальное, а не то, в которое его превратили лишние обряды и поборы, действовала именно по шаблонам, зароненным социалистами, помогая служащим фабрик и ратуя за прогресс и благоустройство.
Конец ознакомительного фрагмента.