Кружевные закаты
Шрифт:
Когда Крисницкий, порядком вымотавшийся, ездя из одного конца города в другой и уговаривая рабочих не бунтовать, убеждая в том, что совсем скоро они получат бесплатные больницы, вернулся домой, он ожидал тихого вечера. Столько тепла теперь он ощущал, едва переступая порог, что пытался быстрее разделаться с делами. Не могла это дать ему Марианна, вечно мечущаяся и ищущая то, что неизменно ускользало от нее.
С чего вдруг рабочие поняли, что имеют на это право? Не иначе, наслушались провокаторов. Крисницкому не было дела до каждого своего подчиненного, он не дежурил возле их мрачных квартир в отсталых районах Петербурга, суетливо интересуясь, не простудились
А, черт, хватит думать о нем! Хам, лицемер, ничтожество! Какую сыграл с ним шутку, и как ловко! Стоит признать, хитрее лисицы бес. Даже близкое свидание с женой, неизменно успокаивающей его лучистым своим личиком не способно были сегодня, он чувствовал, исцелить его. На это будет способно лишь время. «И это пройдет», – сказал когда – то мудрый царь Соломон. Интересно будет проверить, прав ли он был. Крисницкий испытывал двойное негодование – всколыхнувшееся недовольство от ухода Марианны из его жизни и поражение, о котором он и не знал до сегодняшнего дня.
На шум вышла Тоня. Михаил, оторвавшись от молчаливого порицания слуги, коснувшегося пола его сюртуком, перехватил ее взгляд и, прежде чем ласково улыбнуться и этой улыбкой показать, что трудности – пустое по сравнению с редким счастьем иметь рядом дорогого человека, передумал. Тоня, прямая и против обыкновения замкнувшаяся, подала знак лакею, чтобы тот убрался. Ей совестно было отсылать слугу и спрашивать мужа о чудовищных вещах, тем самым обнажив осведомленность, но в отношениях с Крисницким ей предполагалась полнейшая открытость. Мучительнее было гадать. Раньше она не позволила бы себе этого, но в последнее время начала ощущать себя сильнее и выносливее. Не так страшна оказалась настоящая жизнь, как ее рисовали иные…
– Тоня, ты здорова? – заботливо спросил Крисницкий. В глубине души он подозревал, о чем назрел разговор. И к чему только Марианне понадобилось приезжать, разбередив тем самым сразу три души?! Ссутулившись, он скривил рот и засмотрелся на стоящую рядом вазу.
– Миша, – просто, без дрожания губ, век, слез и намеков на начинающуюся истерику, сказала Тоня, всматриваясь в любимое лицо, зная наперед каждую морщинку и неровность, но находя откуда-то мужество, – ты любил Марианну?
Крисницкий выдохнул. Он ожидал не этого. Сцены, упреков, поношений, угроз… Так в его представлении женщина реагирует на открытие адюльтера мужа.
– Тоня, – тихо ответил он, приближаясь к жене, но не решаясь взять ее руку. – Что бы ни было в прошлом, теперь это не имеет значения.
Тоня медленно кивнула, отвернулась и, не говоря ни слова, даже не отвечая на его возглас, удалилась. «Я скоро вернусь и продолжу твое образование», – стучало в ее в висках, а перед глазами стояла Марианна, великолепная, сияющая, поразительно точно попадавшая в определение абсолютно, душой, телом и мыслями красивого человека. Если бы только не связь с чужим мужем… И в соревновании с ней она, малышка Тоня, наивная, поспешная, застенчивая. Не мудрено, что так долго он не приступал к истинным своим обязанностям! Тогда ей льстило, что он пытается вызвать в ней ответное желание, возится, как компаньонка. Теперь-то она узнала, почему он так вел себя. И признание поражения, несмотря на то, что все кончилось между ней и им, грызло. Свинцовый холод правды обрушился на нее неожиданно, стихийно. Не было сил даже изобразить улыбку осведомленности и соврать что-то себе самой. Боль тупым ножом царапала сознание, мешая дышать.
Что она пережила за часы, проведенные наедине со своим миром, Крисницкий не знал. Он в полной темноте сидел в столовой и ждал, сам не зная чего. Он понимал, как глуп, ничтожен и смешон. Да, страшно жить, страшно доставлять боль близким. И никуда от этого не деться, ведь себя не переиначишь. Он так всегда и будет причиной волнений и обиды.
Нет, я не Байрон
… а все-таки близок к нему. И хуже всего то, что эта проклятая совесть не желает замолкать. Дура, жалкая дура, зачем ты навалилась на него, что именно он сделал не так? Любил, шел по велению сердца. Так что ты бесишься, совесть?
Он не спрашивал себя, зачем вновь сошелся с Марианной, и правильно это ли было. Он даже не воспринимал терзания Тони как свои собственные, но мысль, что она мучается по воле кого угодно, не обязательно его, была нестерпимой. Она казалась ему существом высшей породы, лишенным зависти, злобы и возможности предать, поэтому он негодовал на мир, что тот так несовершенен. Нехотя подчиняясь честности, Михаил отдавал себе отчет, что не может считаться порядочным человеком.
Вечером Тоня сошла к трапезе и, ни словом, ни взглядом не напоминая о случившемся, спокойно принялась за пирог. По утрам дворяне в основном питались кашей, вечерами же Крисницкий позволял полакомиться.
– Тоня, – неуверенно начал Крисницкий и остановился, поймав ее внимательный сочувствующий взгляд.
– Да, Мишенька.
– Я… все о том, о… Не сердись на меня, это в прошлом.
– Ты уже говорил это.
– Ну что же, коли это правда.
– Правда потому, что ты не свободен или она связана обещанием? – напрямую спросила Тоня.
В словах ее не было ни презрения, ни язвительности, но Крисницкого они резанули.
– Тоня, я не знаю, как оправдываться, потому что никогда не делал этого ни перед кем.
– Ну, пора когда-то начинать, – почти пошутила Тоня, по-прежнему исследуя узоры на сахарнице.
– Обычно жены в таких ситуациях все прощают.
Что дернуло Крисницкого сказать это, он сам не знал.
– Обычно? – Тоня подняла голову и прямо посмотрела на мужа. – Значит, я для тебя обычная, ничем не примечательная жена? Которая должна жить по всем законам и знать свой шесток? А ты тем временем будешь крутить любовь с прекрасными актрисами. Да еще и представлять им жену, а за ее спиной, должно быть, посмеиваться над ее глупостью и нетронутостью.
– Тоня, все было не так! – рассердился Крисницкий, со скрипом отодвинул стул и приблизился к жене.
– И я еще, дура, надеялась, что тебе хорошо со мной, вот ты и показываешь меня. И, каково двуличие, она еще приезжала сюда и говорила со мной так ласково, что я подумала, она любит меня, что я чем-то заинтересовала столь сиятельную особу! Боже мой, Миша, я представляла тебя совсем иным. Ты мне казался благородным.
– Совершенством можно быть только внешне. Сама жизнь заставляет нас поступать неидеально. Человек никогда не достигнет абсолютного счастья, обитая среди себе подобных, потому человечество само создает препятствия. Само человечество уже препятствие. Абсолютного, безграничного, ничем не стесненного счастья не существует.