Крылан
Шрифт:
Вскоре, на границе света и тьмы, защебетали птицы, и Крылан мгновенно проснулся. Он повисел немного, не шевелясь, послушал этот всегда любопытный гомон безмозглых птах, потом осмотрелся по сторонам, убедился, что висит высоко над землей, защищен со всех сторон ветвями и практически недосягаем для случайного взгляда, и снова задремал, да так сладко и спокойно, как будто был сейчас дома, где-нибудь на Ленинских горах, в кроне высокого пушкинского дуба.
…Когда рассвело и все вокруг ожило, зашевелилось, озвучилось и задышало солнцем, никто, наверное, не смог бы рассмотреть даже с близкого расстояния подвешенный в самой гуще листвы пятнистый зеленовато-серебристый
Город внизу ожил, забегали люди, понеслись потоки машин. Из здания пассажирского морского порта вышел Арик с огромной сумкой. Он шел в обнимку со своей удивительно постройневшей и помолодевшей матерью, которая в столь ранний час примчалась через всю страну встретить сына.
Они выглядели совершенно довольными и счастливыми. Вот они остановили такси, закинули огромную сумку в багажник и укатили. Крылан сквозь дрему подглядел за ними сверху, довольно ухмыльнулся и спрятал мордочку глубже под крылья.
…Через несколько дней Крылан украл сумочку прямо из квартирки, где мирно спала какая-то древняя старушка. Здесь царил отвратительный запах каких-то восточных специй, герани из горшка на окне и тухлых овощей, очевидно с кухни.
Крылан выбрался на крышу, вытащил из сумочки кошелек и, слава богу, обнаружил в нем телефонную карточку на сто двадцать единиц, да еще почти не использованную. Деньги он брать не стал – все равно он ими не сможет воспользоваться, а вот старушка расстроится. Он снова забрался в квартиру, повесил сумочку на прежнее место у входной двери, отправился в ванную, зажег свет, забрался по унитазу на палку для капроновой занавески, свесился оттуда и стал строить себе рожи в большое зеркало в пластмассовой оправе. Потом попробовал на вкус все пасты, крема и шампуни, какие смог найти, убедился, что капиталистические старушки очень даже разборчивы в парфюмерии; возвращаясь, нюхнул рулон туалетной бумаги, убедившись, что это почти натуральный запах клубники, сунул рулон в сумку на животе, отчего стал похож на беременного. Потом заглянул на кухню, но сразу же выскочил оттуда, поняв, что старушка, видимо, совершенно не чувствует запахов, иначе она бы догадалась разобрать овощную корзину и извлечь снизу всю тухлятину – лук и что-то еще.
«Тогда зачем же ей такая парфюмерия и как она ее себе подбирает? – озадачился Крылан, но тут же сообразил: – Да очень просто – по цене! Покупает то, что рекламируют, да подороже!» На обратном пути Крылан прихватил яблоко из хрустального блюда на столе, потом, немного помедлив, сунул еще одно яблоко в сумку и выпрыгнул в окно.
…На юге страны у Крылана поначалу была небольшая проблема с ночевками: зелени было мало, в основном пальмы, а большие, подходящие ему деревья находились в парках, разбросанных на большом расстоянии друг от друга, что увеличивало риск быть замеченным с земли при перелетах. В первый же день он потратил полночи, намечая себе точки для ночлега, обследовал несколько парков, без удовольствия отметил, что здесь, на юге, огромное количество диких кошек, что было не очень приятно. Но зато тут кружило множество летучих мышей, которых он ловил, когда чувствовал потребность поохотиться или просто повеселиться, отлавливая на лету этих блохастых тварей, чей ультразвуковой радар, по его мнению, оставлял желать лучшего и даже близко не дотягивал до его собственного, устроенного наподобие дельфиньего и дающего Крылану объемную цветную картинку в мозгу с высоким разрешением и возможностью ювелирной по точности ночной навигации.
В центре города, прямо у автобусной остановки Крылан произвел неожиданно страшный переполох у целой стаи белых цапель, облюбовавших пару гигантских эвкалиптов и гнездившихся здесь, судя по загаженности места, уже много лет. Он не стал настаивать и ломать шеи несчастным цаплям, которые, несмотря на свою природную трусость и осторожность, набросились на него. Нет, он просто улетел, утешая себя тем, что в таком вонючем птичьем сортире он все равно спать не стал бы.
Но удивительно другое: как люди терпят этих цапель прямо в центре города? Они же гадят им на головы!
Теперь, заполучив телефонную карточку, Крылан отправился за город, где приметил караванный городок, в котором телефонные автоматы расположены как-то на отшибе. Оттуда в предутренние часы он и сможет спокойно позвонить.
По пути он шуганул летучих мышей, занятых ловлей насекомых. Две совы, очевидно пара, тоже недовольно заухали, когда он пересек зону их ночной охоты. На подлете к караванам Крылан промчался так низко над холмом, заваленным старым мебельным хламом, что какая-то шавка, дремавшая тут, залилась истерическим лаем, решив, очевидно, что кто-то покушается на ее территорию, ее мебель или ее саму.
Крылан тогда развернулся, не дав шавке очухаться, схватил ее за холку и поднял в воздух. Несчастная собачка завизжала, затем описалась, а потом стихла, возможно, вообще потеряла сознание. Хулиган поднялся выше, долетел до караванов и опустил шавку на ремонтную площадку высоченного радиотелефонного ретранслятора – пусть ее завтра оттуда снимают. Порезвившись, Крылан отыскал себе нужный телефон-автомат, убедился, что поблизости никого нет и, набрав все нужные коды и заветный номер телефона, приготовился к разговору.
Как она там? Обижается, наверное, сходит с ума? Материт его почем зря?
Странно, долго никто не снимал трубку, а когда уже не осталось никакого терпения ожидать, недовольный мужской голос вдруг заорал:
– Ало-о-о! Междугородняя? Какого черта, ночь на дворе!
Крылан было растерялся, решив, что он, очевидно, ошибся номером, но потом ответил пожилым женским голосом:
– Простите, что так поздно, еще раз извините, это Берта Моисеевна, мы с Верой Николаевной вместе работаем, а Верочка… извините, Вера Николаевна, она что, спит? Можно ее на секунду к телефону, у нас в лаборатории небольшая проблема возникла… извините…
– Послушайте, вы! Моисеевна! Уже два часа ночи, мне в пять тридцать вставать! Вы не могли до утра подождать?
– Да, да, конечно, – забормотал Крылан. Он совершенно не ожидал услышать мужчину, ведь Верочка жила с дочерью-десятиклассницей и больной матерью! Откуда же там мужчина? Он теперь был почти уверен, что ошибся номером.
– Понимаете, у нас в лаборатории неприятности… – быстро соображая, какие же именно могли возникнуть неприятности и, может быть, вообще пора уже вешать трубку, пробормотала новоявленная Берта Моисеевна. – У нас автоклав взорвался, я хотела бы с ней посоветоваться.…
Вдруг он услышал где-то в отдалении приглушенный женский голос:
– Лева, кто это? Дай-ка мне трубку…
Крылан угадал в родном приглушенном голосе тревогу, испуг, надежду.
Это она, это она!
– Алло! – нервно позвала Верочка. Лева чем-то загремел, выругался и заявил, даже не снижая голоса:
– Берта Моисеевна! Даже дома нет покоя! И от кого? От своих же, евреев! Три часа спать осталось! Да какой тут сон! Вот увидишь – там еще хуже будет! Там вообще одни евреи! И чего тебе там надо? Только ради тебя еду, только ради тебя…