Крылатые люди
Шрифт:
Тишину и темень прорезала автоматная очередь. Это подействовало. Снизу заскрипел люк, опустилась вертикально крышка. «Штеер» направил туда свет фар. По ступеням спустился долговязый немец, ефрейтор. К нему мигом подлетел Зенков:
— Хенде хох! Немец поднял руки.
Боец с автоматом обшарил немца и вынул из кобуры пистолет. Немец спросил:
— Румынешти?
— Наин, Руссиешти! — ответил ему Веня. Обернулся и спросил: — По-немецки кто говорит?
Никто не откликнулся. Тогда Зенков показал немцу руками, чтоб тот вызвал из самолета экипаж. Немец понял мгновенно, не
— Скороспелки, — сказал Бирюков, снимая с последнего «гостя» пистолет с кобурой.
Зенков приказал своему ординарцу везти пленных в штаб. Когда ехали окраиной города, немцы между собой спорили и ругались. Но тут стали проезжать мимо кладбища, и они сразу примолкли. У некоторых могил светились лампады. Кладбище всегда-то навеивает невеселые мысли, а тут на пленных повлияло особенно. Может, подумали: "Не везут ли на расстрел?"
Но вот кладбищенские ворота остались позади, и немцы тут же обрели дар речи, стали между собой ругаться.
В штабе, когда с ними вели уже разговор через переводчика, штурман корпуса Георгий Павлович Молчанов спросил:
— Кто же из вас штурман?
Тот долговязый ефрейтор, старший в экипаже, кивнул на одного из юнцов. Георгий усмехнулся:
— Ну и простак же, так заблудиться!
Переводчик перевел и эту фразу, и тогда долговязый немец, как оказалось, яростный фашист, вдруг кинулся на Молчанова, хотел схватить его за горло. Молчанов оттолкнул его, стиснув крепко руки:
— Ишь какой обидчивый! Передай ему: Гитлер — капут!
На этот раз рассмеялись и переводчик, и все, кто был в штабе, кроме немцев.
Георгий Павлович уже вышел из штаба и направлялся на аэродром, как вдруг ему повстречался священник. Дородный и бородатый, в клобуке и черной мантии, он, поравнявшись, молодцевато козырнул Георгию:
— Здравия желаю!
Удивленный штурман отдал ему честь. Вечером в столовой, разговорившись с капитаном из политотдела, Георгий улыбнулся:
— Представь себе, иду сегодня на аэродром и попа встречаю. И тот вдруг мне козыряет, да четко так, по-военному. Пришлось и мне ему честь отдать. Занятный поп такой, красивый.
— Правильно сделал, — улыбнулся капитан. — Он был в этих местах всю войну и помогал осуществлять связь с партизанами. Заслуженный священник: у него два боевых ордена — орден Красного Знамени и орден Отечественной войны I степени. Очень хорошо, что ты отдал ему воинскую честь.
А еще через несколько дней Молчанов и Ульяновский оказались в комиссии, назначенной Главным маршалом авиации Головановым. Нужно было слетать в район только что оставленных немцами укреплений и оценить результаты бомбардировок, выполненных самолетами АДД. В комиссии оказался также инженер из саперной части, специалист по разминированию.
Осматривали разбитые дзоты, и Георгий Павлович оказался идущим впереди. Поэтому он первым и увидел среди бетонных развалин какой-то круглый эмалированный предмет вроде кастрюли. Заинтересовавшись, Георгий наклонился к нему, взял его за бока и приподнял слегка над землей, сам, впрочем,
— Георгий Павлович, замрите!
Георгий, как был в согбенном состоянии с «кастрюлей» в руках, так и остался на полусогнутых ногах, препотешно выпятив зад, обращенный в сторону остальных членов почтенной комиссии.
Следующая команда саперного инженера уже была обращена к комиссии:
— Всем отступить назад на расстояние двухсот метров!
— А мне что делать? — спросил сравнительно спокойно Георгий, не меняя, однако, позы.
— А вы, Георгий Павлович, не шевелясь, оставайтесь в своем состоянии, пока я вам не скажу.
Некоторое время так и пришлось держать «кастрюлю» на весу, пока все остальные члены комиссии скрылись за бетонной стеной. После этого саперный инженер сказал спокойно:
— Георгий Павлович, значит, так: будто в ней до краев бурлящего кипятку и, чтоб не обжечь рук и не ошпарить ног, опустите ее на место. Плавненько, почти не дыша. Вот так.
Молчанов опустил мину и сам остался над ней все в той же согбенной позе. Он ждал дальнейших указаний, и они донеслись до его напряженного слуха:
— Теперь, не поворачиваясь, так же плавно отступайте; постарайтесь, однако, не споткнуться.
Когда Молчанов оказался за укрытием, саперный инженер сказал:
— Георгий Павлович, вы очень везучий человек! Вы держали противотанковую мину и в силу своей удивительной удачливости не только себя не подорвали, но и нас уберегли от взрыва.
Хотя все окружившие теперь сапера уже догадались сами, все же на последние слова отреагировали холодящим спину "ну-у!..".
— А как ото должно было получиться, сейчас я вам покажу.
Инженер направился к «кастрюле», соблюдая известные ему предосторожности, подвязал к ней шнур. Затем, неторопливо разматывая клубок, стал отходить в укрытие. Потом потянул за шнур, и сразу же под ними вздрогнула земля.
Георгий Молчанов много раз ходил на бомбежку важнейших железнодорожных станций в районе Харькова; по пути иногда получал приказание «переадресовать» свой груз прямо на Харьковский железнодорожный узел. И Георгий шел бомбить, думая о живущей в Харькове своей теще, к которой относился с сыновней любовью, как человек, выросший с детства сиротой.
Трудное это дело — бомбить свои города. К тому же зная, что в них остались родные. Раз десять Георгию пришлось летать на Харьков.
Встречавший его в те дни перед боевым вылетом друг Петр Алексеенко неизменно спрашивал:
— Куда? Опять на тещу?
— На тещу, — со вздохом отвечал Георгий.
Потом, когда Харьков освободили советские войска, когда Георгий Молчанов разыскал тещу, он спросил ее:
— Ну как вы себя здесь чувствовали, когда нам приходилось вас бомбить?
— О! Превосходно! Столько радости было, и представить себе не сможешь. Выбегала на улицу, радовалась, делилась впечатлениями с соседями. Это было уже совсем не то, что немецкие бомбежки: здесь с каждым разрывом бомбы мы чувствовали приближение нашей победы!