Крылатые семена
Шрифт:
Никогда из него не выйдет оратора, говорил себе Билл; никогда он не усвоит приемов, которыми щеголяют демагоги. Все, что он умел, — это изложить аудитории факты и высказать свое мнение о них. Ему не раз говорили, что главное для оратора — честность и искренность, нужно только, чтобы эта честность и искренность дошли до слушателей. И если для того, чтобы сказать людям правду по важнейшему вопросу, надо сделать над собой известное усилие, он должен это усилие сделать. Вот это-то сознание и побуждало его преодолевать свою нелюбовь к публичным выступлениям, выходить на трибуну и стоять одному перед сотнями людей, как не раз бывало в Сиднее.
Хоть Билл и держался уверенно, сам-то он отлично знал, что это только
Правда — и Билл не скрывал этого, — он любил потанцевать, погонять мяч на футбольном поле, подурачиться с девушками на вечеринке, но ему становилось все труднее и труднее находить время для этих приятных развлечений. Самообразование и общественная деятельность занимали весь его досуг. И тем не менее он был счастлив, что избрал этот путь, на сердце у него было легко, он был уверен в правоте своего дела и в том, что рано или поздно цель будет достигнута. Салли называла это «юношеским идеализмом». Билл только улыбался в ответ, считая, что его знания по экономике и истории помогут ему защитить свои позиции в любом споре, а представления о чести и мужестве помогут отстоять свой «юношеский идеализм».
И все же сейчас, быстро шагая по широким темным улицам, подняв воротник пальто и засунув руки в карманы, чтобы защититься от ветра и дождя, Билл в душе ругал себя за глупость: ну к чему так волноваться, он же будет выступать перед своими, приисковыми. Правда, в Боулдере он еще ни разу не делал докладов и понимал, что трудно найти более критически настроенную аудиторию, — ведь эти люди знают его с пеленок.
С какой радостью он убежал бы сейчас в заросли, как часто это делал ребенком, когда что-нибудь мучило и угнетало его. Просто удивительно, размышлял он, как успокаивает там тишина — куда только деваются сомнения и тревоги. Словно эти крепкие деревья с редкой листвой, выстоявшие столько засух и бурь, вливают в тебя частицу своей силы и выносливости. До чего же глупо и стыдно так трусить, да еще при его-то работе, говорил себе Билл. Он должен преодолеть в себе эту слабость. Он знал, что все пройдет, как только он заговорит. Тема захватит его, и он перестанет волноваться. Необходимость изложить свои мысли ясно и убедительно зажжет в нем пыл бойца. Только в первые минуты, когда он оказывался лицом к лицу с аудиторией, чувствовал устремленный на него взгляд множества глаз, ощущал дыхание массы, им овладевало это позорное желание бежать без оглядки.
Когда Билл вошел в зал, похожий на большой сарай, там сидела лишь горстка людей. Члены комитета ходили как в воду опущенные. Зря они не послушались Тома Гауга и не сняли зала поменьше. Альма чуть не плакала, у Перта Моллоя был виноватый вид, и он валил все на погоду. Чарли О'Рейли бранился, бормоча себе под нос:
— Некоторые люди только тогда проснутся, когда фашистская бомба разорвется у них над головой.
— Вот если б это были состязания по боксу или бесплатная выпивка, небось, все бы явились! — с горечью воскликнула Альма.
— Не надо расстраиваться, — утешал ее Билл. — Зато те, кто пришел, это все настоящий народ.
С того места, где он находился, ему видны были Салли, Динни, Мари, Том, Эйли и маленькие Гауги в первом ряду, а позади Динни — почти все его приятели:
— Вы видите перед собой не просто Билла Гауга, — заявил Перт, понимая, что нужно начать как-то поторжественнее. — Наш сегодняшний докладчик — молодой отважный борец за дело мира и демократии.
Билл поднялся, раздалось несколько хлопков. Он смотрел на эту горстку людей, на этих тридцать-сорок слушателей, разбросанных по еле освещенному, почти пустому залу, и вдруг почувствовал себя маленьким, как букашка, и таким же ничтожным. Но то, что он должен сказать им, никак не назовешь ничтожным, одернул себя Билл и громко начал:
— Товарищи и друзья!..
Вот теперь все в порядке. С первых же слов он загорелся и с огромным убеждением в правоте своего дела решительно продолжал:
— …Почти все, кто находится сегодня в этом зале, — граждане Австралийского Союза, так сказать, страны всеобщего благосостояния. И мы хотим работать на благо нашей страны, на благо ее народа.
Почему наша страна была названа «страной всеобщего благосостояния»? Это было сделано, чтобы обмануть Широкие массы, чтобы создать у народа иллюзию, будто он живет в стране, где национальные богатства принадлежат всем. Пусть его тешится, это звучит заманчиво: «всеобщее благосостояние». Однако кому же на самом деле принадлежат богатства нашей страны — ее неисчерпаемые ресурсы, земли, рудники, заводы? Нам? Разве народу принадлежит достояние Австралии? Вы знаете, что нет.
Вы знаете, что могущественные монополии захватили в свои руки богатства Австралии и используют труд народа в собственных интересах, а также в интересах той экономической системы, которая опутала своими щупальцами весь мир…
Салли и Эйли переглянулись. Они все время чувствовали, что Билл нервничает, и ужасно волновались за юного оратора, и только сейчас вздохнули свободно и улыбнулись друг другу. Движения у Билла уже не были такими резкими, голос звучал ясно и спокойно.
— …Но эти слова — «страна всеобщего благосостояния» — должны вселять в нас стремление добиться того, чтобы Австралия не только на бумаге, но и на самом деле стала страной всеобщего благосостояния. Больше того, они должны служить призывом к бдительности, ибо нам не следует забывать об опасностях, угрожающих правам нашего народа и его организациям, которые борются за то, чтобы богатства Австралии принадлежали всем и контролировались всеми. А такую угрозу несет с собой фашизм…
Задумайтесь на минуту над тем, как тираническая власть монополий душит наши организации, которые ставят своей целью борьбу за всеобщее благосостояние, за претворение в жизнь принципа обобществления собственности — основы научного социализма. От монополистов зависит, будет ли у нас работа — источник нашего существования. В их руках печать — источник нашей информации о внутренних и международных делах. С помощью этих двух могущественных рычагов они оказывают нажим на парламенты, на законодательные органы, на нашу систему образования, на суды, на общественное мнение и на наши отношения с другими странами. Единственное в Австралии, что им не подвластно, — это организации рабочих, могучее профсоюзное движение, а также сознание мужчин и женщин, которые считают своим долгом работать на благо мира и прогресса.