Крылья экстаза

Картленд Барбара

Консьерж дал им ключ от квартиры, из чего тут же стало ясно, что Кендрика дома еще нет. Они не спеша стали подниматься на второй этаж.

Граф открыл перед девушкой двери, и они зашли в уютную гостиную, щедро залитую клонящимся к закату солнцем.

– Кендрик, увы, еще не вернулся, – откровенно разочарованно протянула Тина, – но вы можете подождать его прихода здесь, со мной.

– Это самое пламенное мое желание, – отозвался граф.

Тина сняла перчатки и положила на столик сумочку, затем не торопясь стала развязывать

ленты шляпки. Случайно обернувшись к графу, она вдруг увидела, что он снова, как и сегодня утром, залит потоками пьющегося из окна света…

Так они стояли несколько мгновений, а потом, неизвестно каким образом, но движимые единым порывом, соединились в тесном объятии, и губы графа коснулись пылающих губ юной принцессы. Тина никогда еще в своей короткой жизни ни с кем не целовалась, хотя всегда в мечтах представляла себе сладость этого волнующего момента. Губы же графа давали нечто большее, чем сладость. Они дарили волшебство и наслаждение, будя в ней какую-то неведомую темную силу и являясь естественным продолжением того странного чувства, которое граф вызывал в ней с самой первой минуты знакомства.

Руки его обнимали ее все сильней, а губы становились все настойчивей, и девушка вынуждена была признаться себе, что именно об этом она и мечтала всю жизнь, хотя никогда бы и никому об этом не сказала. Это было воплощением ее представлений о любви, но не той, которая скована светскими предрассудками и соображениями, а той, в которой сердца и души людей соединяются настолько, что слова им уже не нужны.

А граф прижимал ее к себе все более властно, и Тина ощутила, как все тело ее задрожало в ответ, охваченное яркой вспышкой страсти, – и губы ее раскрылись, как цветок, под его губами.

Голова у нее закружилась, комната, покачиваясь, поплыла, словно она стояла теперь не на земной тверди, а на волнах безмерного океана желания, который уносил ее в небесные золотые выси счастья.

И только когда девушка ощутила, что отныне уже не принадлежит себе, что отныне она вечная раба любви, граф поднял голову.

Мгновение он смотрел прямо ей в глаза, сиявшие таким блеском, что они казались ослепшими, в лицо, пунцовое от радости, и на сладко разомкнутые губы – и… говорить стало не о чем. Граф прекрасно понял, что отныне сердце маленькой Тины бьется только для него.

Но он понял и то, что этот поцелуй слишком отличался от всех, которые довелось ему познать в своей богатой любовными связями жизни.

И тогда он поцеловал ее снова, поцеловал долгим, томительным, горячим поцелуем, заставившим в обоюдном восторге задрожать их обоих, и они улетели в неведомые огненные дали страсти.

Спустя некоторое время, когда граф ощутил всю неловкость нынешнего их положения, он осторожно разомкнул объятия и усадил девушку на диван.

Усевшись, она тихо подняла ресницы, и Грамон поспешил сказать:

– Есть ли на свете кто-нибудь более нежный, более волнующий, чем ты? Но, моя радость, нам нужно серьезно поговорить с тобой.

Но тут у наружной двери послышались шаги, она распахнулась и вошел Кендрик, что заставило графа отшатнуться от девушки.

– Прошу прощения за столь позднее возвращение, – извинился Кендрик, бросая на столик высокий цилиндр, – но мне пришлось увидеться с таким количеством приятелей Филиппа, что от приглашения на обед сегодняшним вечером избавиться не удалось.

– При… Приглашения? – каким-то чужим, непослушным голосом переспросила Тина.

Граф медленно поднялся.

– Так я понимаю, вы будете не в состоянии принять мое приглашение?

– Мои извинения, де Грамон. Может быть, мы отобедаем с вами завтра вечером, но сегодня… Сегодня мы с Тиной идем на обед к принцу Наполеону, который, как вам известно, является членом императорской фамилии, а затем мы разделим с ним и ужин, который дает Ла Пайва у себя на Елисейских полях. Словом, вы понимаете, что такой возможности мы пропустить не можем.

Граф нахмурился:

– Не думаю, что вам хорошо известны привычки и традиции принца Наполеона.

Кендрик беспечно расхохотался:

– Я встретился с ним сегодня первый раз в жизни благодаря опять же одному из приятелей Филиппа, и он столь любезно пригласил меня на обед к себе домой, будто знал целую вечность. – Кендрик улыбнулся. – Но, конечно, ему уже известно, что я прибуду не один, а с очаровательной подружкой, с которой он весьма пылко уже желает познакомиться. – Брат лукаво глянул на Тину. – Не мог же я сказать принцу, что ты предпочитаешь ему другую компанию!

– Н-нет, конечно, нет, – согласилась девушка.

– Но известна ли вам, – вмешался в разговор граф, – репутация принца по отношению к женщинам? Я не думаю, что это тот человек, с которым следовало бы знакомить Тину.

Кендрик пожал плечами.

– Я лично присмотрю за ней, – ответил он наконец и почти с неохотой, – и к тому же, приняв приглашение его высочества, теперь невозможно взять слово обратно.

Тина сидела ни жива ни мертва, опасаясь, что графа рассердят такие вольные и бездумные речи брата, но тот овладел собой и не произнес ни слова на этот счет.

Девушке даже пришлось взять инициативу в свои руки:

– Мне очень грустно, что наш сегодняшний обед с вами не состоится, но завтра… Если вы сможете перенести свое приглашение на завтра, мы будем счастливы.

– По, надеюсь, до обеда мы еще увидимся, ведь я обещал вам завтра утром показать Лувр.

Глаза Тины радостно вспыхнули.

– Конечно, конечно, а поскольку Кендрик не любит ни музеев, ни картинных галерей, мы сможем отправиться как можно раньше!

– Я заеду за вами в одиннадцать, – пообещал граф и поблагодарил девушку за счастливый день.