Крылья огненных драконов
Шрифт:
– Ну вот, уже забыл, – покачала головой Генриетта и, взяв руку Каспара в свою, принялась выписывать водные руны, произнося низким голосом: – Вот так… Вот так…
Когда-то Каспар спрашивал у Генриетты, кто научил ее таким премудростям, однако она не стала вдаваться в подробности, сообщив лишь, что узнала водный знак от матери, а та – от бабушки.
– Может, ты еще каким знакам обучена? – спросил Каспар.
– Нет, больше никаким не обучена, – ответила Генриетта и ушла, поскольку услышала плач Хуберта.
С трудом стянув упрямый сапог, Каспар, не надевая домашних туфель, прошел в спальню и, присев возле окна, стал смотреть через витражное стекло на дом своего соседа, старшины городской стражи Виршмунда. В свете заходящего солнца дом старшины казался залитым кровью, а преломление в витражах добавляло картине достоверности: казалось, что кровь струится по крыше дома и стекает с нее на мостовую.
Во всех витражах Каспарова дома теперь красовался золотой единорог, который охранял жилище и его обитателей. Раньше были просто цветы, но их выбили полтора года назад, когда горстка воров и неизвестный маг хотели извести Каспара и пытались взять его дом штурмом.
Воров удалось перебить из лука, а защититься от мага, как позже разобрался Каспар, помогло изображение золотого единорога, который был нарисован на керамических плитках, опоясывавших дом по периметру. Маг словно тараном ударял заклинаниями в угол дома, да так, что стены ходили ходуном, однако каким-то чудом жилище Каспара устояло. Когда магия разрушения не сработала, в доме материализовался демон. Ростом он был под самый потолок, при этом источал ужасный запах и жуткий холод, а еще он мог говорить и сказал что-то вроде: прощайтесь с жизнью.
Генриетта тогда упала в обморок и позже уверила саму себя, что это был кошмарный сон, а вот Каспар помнил все, включая и то, как не понравились демону золотые единороги, которыми были расписаны под самым потолком стены. Уже позднее в памяти Каспара всплыло и другое: на медальоне, который он привез из страны кочевников, тоже имелось изображение золотого единорога, а, стало быть, медальон мог оказаться оберегающим талисманом.
Каспар вздохнул. Прежде он всегда полагался на острый меч и верный лук, а этих магических штучек всячески сторонился, но времена менялись. Нечисть выползала из Синих лесов и черных ям, уходивших к самым нижним мирам.
48
Надо было снова набирать бойцов, и Каспар решил походить завтра по кабакам, где за кружкой дешевого пойла проводили время безработные наемники.
В «Бешеном осле» все было вперемешку – ветераны и новички, в «Вазе» водилась публика почище, толковые исполнители, которые брали только золотом. Впрочем, экономить Каспар не собирался, предложенных герцогом денег с избытком хватило бы на самых дорогих наемников, но в Ливене таких не было. Сто дукатов – самое большее, на что мог замахнуться самый жадный из них.
В прошлый раз для похода к Южному морю Каспару пришлось взять пришлых исполнителей, поскольку тогда все наемники Ливена были убеждены, что Проныра– так Каспара величали за глаза – намеренно избавляется от команды, чтобы присвоить себе все деньги. А сам, дескать, знает верное слово, чтобы от смерти спастись.
Теперь давние трудности остались позади, и профессиональные солдаты встречали Каспара взглядами, полными надежды. Они сами присаживались к нему за стол, чтобы узнать, нет ли никакой работенки. Однако работы не находилось, поскольку в герцогстве было неспокойно и никаких экспедиций за новыми артефактами герцог не намечал. Наемники вздыхали, вздыхал и Каспар, начиная скучать от спокойной и сытой жизни. Зато теперь ему было что сказать безработным солдатам.
Впрочем, один боец у Каспар уже был – Бертран фон Марингер. Этот готов был взяться за любую работу-безделье тяготило его. Но помимо того, чтобы предложить Бертрану работу, была у Каспара и неприятная обязанность – он должен был сообщить о гибели всего семейства фон Марингеров.
Раньше Каспару куда чаще приходилось приносить горькие вести, ведь он лично посещал родственников тех, кто уходил с ним в поход и больше не возвращался в Ливен. И хотя деньги своим наемникам Каспар выплачивал вперед, он не мог оставить семьи погибших без разовых прибавок. То серебро, что он вручал несчастным беднякам, не могло заменить сына или единственного кормильца, однако часто деньги существенно облегчали участь этих людей.
Утром Каспар проснулся чуть раньше обычного. Разбудил его шум драки, происходившей прямо под окнами. Звон оружия, звуки ударов и ругательства… Но почему в такой час?
В спальню вбежала Генриетта, которая к этому времени уже вовсю хлопотала на кухне.
– Каспар! Там на улице происходит какая-то битва, и в ней участвует наш сосед – старшина Виршмунд!
Каспар вскочил с кровати, распахнул окно, и его глазам предстала следующая картина. На брусчатке валялись человек семь-восемь сбитых с ног городских стражников и рядом с ними – алебарды, шлемы и щиты. Стражники поднимались по одному и, подобрав оружие, снова вступали в бой, но на смену очухавшимся на мостовую тотчас валились другие.
Вокруг этой заварухи, но на безопасном расстоянии, крутился старшина городской стражи Виршмунд, который всячески поносил своих растолстевших стражников и орал им: «бей!», «круши!», «нападай!». Правда, его указания мало влияли на ход битвы, и сколько ни нападали стражники на двух противников, им неизменно. Доставалось то обухом топора по коленям, то мечом плашмя по гулким шлемам. У стражников не было на победу никаких шансов, поскольку им противостояли гном Фундинул и орк Углук.
– Да что же ты, Жорж, жирная твоя задница! Поддень его алебардой, поддень! Пинкид, не топчись на месте, осел безухий! Руби! Руби, тебе говорят!
Отплясывающий Виршмунд и его неумелые подчиненные выглядели так комично, что Каспар, не сдержавшись, громко расхохотался и смеялся так целую минуту, не в состоянии успокоиться. В конце концов его смех привлек внимание участников великого побоища. Сначала Виршмунд, а затем и его подчиненные прекратили свои тщетные потуги и уставились на торчащего в окне Каспара.
– Позвольте вас просить, господин Фрай, чему это вы так радуетесь? – уперев руки в бока и краснея от ярости, спросил старшина Виршмунд.