Крылья Севастополя
Шрифт:
Утром на попутном катере я пересек Северную бухту. Мордин уже ждал. Стоял под горбатым мостиком на Приморском бульваре, прислонившись плечом к каменной стенке. Солнце только начинало пригревать, вода в бухте отливала яркой синевой. И в воздухе, и на воде, и на земле в эту пору было удивительно спокойно. Даже не верилось, что рядом - враг. Здесь, на Приморском бульваре, пробуждение весны чувствовалось особенно остро: нежная зеленая травка упрямо пробивалась из земли, а на кустах сирени и на деревьях уже набухли и вот-вот начнут лопаться почки. [58]
Мордин увидел меня, шагнул навстречу. Обнялись, несколько секунд
– Ну, сынку, дай поглядеть, каков ты есть.
А я во все глаза смотрел на него. Каким он стал, мой друг? Возмужал, на темносинем кителе сверкает новенький орден Красного Знамени. В остальном, пожалуй, все такой же: крепкий, надежный, неторопливый в движениях. Вот только, может, чуть посуровели ясные серые глаза да капризная припухлость губ подчеркнута еле заметной паутинкой морщин, которых прежде не было и в помине, на лбу прорезались упрямые складки. Но все это заметно, если присмотреться, а так - все тот же Вася Мордин: добродушный, милый, спокойный.
Выбрали местечко понадежнее, тут же, у мостика, возле толстой каменной стены, прикрывавшей нас от обстрела немцев, пододвинули два камня-валуна, уселись. Несколько минут сидели молча. Иногда бывает так: хочется просто помолчать, почувствовать, что дорогой тебе человек - рядом, что вот он, здесь. На войне, как никогда, привыкаешь ценить такие минуты. Потому что завтра, даже сегодня, через час такая возможность может и не представиться. Кто-кто, а летчики вполне отдают себе в этом отчет… Но об этом говорить не принято. В конце концов непредвиденных обстоятельств достаточно бывает и на земле. Особенно здесь, в Севастополе. Что уж тут распространяться?
Мордин за эти несколько месяцев пережил много. Прилетел с Балтики в Крым еще осенью 1941-го. И с первого дня окунулся в гущу боевой жизни. Полеты следовали один за другим. Первое время удача сопутствовала ему. Конечно, не раз встречали вражеские истребители, били зенитки, но домой возвращался благополучно. А однажды…
Был конец октября 1941 года. Рано утром тревожное известие всколыхнуло часть: противник прорвал Перекоп. Нужно немедленно вылетать на штурмовку, армия ждет помощи.
Самолеты были подготовлены еще вечером. Вылетать решили звеньями. Первым с рассветом ушло звено Горечкина. В правом пеленге - Ульянцев, в левом - Мордин. К цели дошли благополучно. По беспрерывным орудийным вспышкам легко определили линию передовой. А за этой огнедышащей чертой по хорошо знакомой дороге двигались [59] окутанные пылью немецкие танки, автомашины, орудия, повозки…
Когда «пешки» легли на боевой курс, стрелок доложил Мордину:
– Командир! Сзади шесть самолетов, преследуют нас!
– Что за самолеты?
– спросил Мордин.
– Кажется, «мессеры».
Дальнейшие события развивались с головокружительной быстротой. Не успел штурман Игорь Громов после сбрасывания бомб закрыть бомболюки, как «мессеры» навалились на них. Мордин, разворачиваясь за ведущим, глянул влево: две пары вражеских истребителей стремительна пикировали на самолет Ульянцева, беря его в «клещи». «Что же Громов не стреляет!» - мелькнула тревожная мысль. И тотчас частая дробь пулемета раздалась рядом, кабина наполнилась пороховым дымом. «Мессеры» уже выходили из атаки, но Мордин этого не видел - все его внимание было
Мордин следил за ведущим. Тот, теряя высоту и набирая скорость, уходил за линию фронта, на свою территорию. Василий следовал за ним, хорошо понимая - оторваться от ведущего, значит, предоставить себя на растерзание «мессерам». Стрелка указателя скорости быстро ползла вправо. «Сейчас отстанут, все будет в порядке» - успокаивал себя Мордин. Но шли минута за минутой, а истребители не отставали. Мордин с тревогой поглядывал на приборы: скорость достигла уже почти максимума, а стрелка альтиметра дрожала между нулем и единицей. «Высота - всего пятьсот метров! Неужели не уйду на «пешке»? Не может быть!»
Мордин видел профиль побледневшего, усеянного капельками пота лица штурмана, припавшего к прицелу пулемета. Он то и дело нажимал на гашетку, посылая огненные трассы навстречу «мессерам». И вдруг в наушниках раздался возбужденный голос стрелка:
– Врезался одна! Молодец Игорь!
Да, один сбит. Но осталось еще пять, а «Петляковых» - два. [60]
Промелькнул внизу Перекоп. Под крылом - своя земля. Теперь легче. Неожиданно голубоватые языки пламени поползли по плоскости. Пожар! Мордин встретился взглядом со штурманом. На лице Игоря застыл вопрос: что делать? Огонь уже лизал фюзеляж, подбирался к кабине. Еще одна-две секунды и взорвутся баки. Тогда все.
Нужно действовать. Мордян глянул вниз: земля - совсем рядом.
– Ваня, Ваня!
– позвал он стрелка.
Тот не отвечал. «Ранен или убит?» Еще одна трасса сверкнула над головой - «мессеры» продолжали атаки. В кабине стало жарко. Мордин крикнул, стараясь придать голосу бодрость:
– Прыгайте, соколики, а то опоздаем!
– И толкнул в плечо Громова.
Как только в люке исчезла фигура Игоря и в кабину ворвалась струя свежего воздуха, Мордин резко взял ручку на себя, сорвал колпак и перевалился через борт…
Резкий рывок - над головой вспыхнул купол парашюта. Мордин оглянулся вокруг: совсем рядом, чуть ниже белел купол Громова, на земле огромным грибом распластался еще один парашют. «Значит, стрелок выпрыгнул», - с облегчением подумал Мордин.
Вокруг было необычно тихо. «Мессеры» ушли. Внизу догорал их «Петляков».
Через полчаса все собрались вместе. Молчали. Да и что тут скажешь? Потеряли Ульянцева, товарищей. Сами остались «безлошадными». Теперь когда еще дадут самолет, где его возьмешь?
…Новый самолет Мордин получил действительно не скоро: уже перед самым вылетом в Севастополь. Экипаж теперь у него был другой: штурман Волочаев, стрелок-радист Калиненко. Хорошие ребята, боевые, но к ним еще надо привыкнуть, слетаться, а времени нет - ждет Севастополь. Радовало то, что в осажденный город он летит в звене Ивана Корзунова - летчика смелого, опытного и человека достойного - требовательного, справедливого. И штурман звена Иван Филатов тоже обстрелянный боец, они с Корзуновым в одном экипаже летают с первого дня войны. Третьим в звене был Дмитрий Лебедев - сорвиголова, но летчик отличный.