Крылья Урагана

Банч Кристофер

Разумеется, никакой подобной атаки и в помине не было, а уж Хэл определенно ни за что не позволил бы своим ребятам глупо рисковать своими жизнями, ввязываясь в пеший бой.

– Замечательно, – пробормотал Хэл, отдавая листок обратно. – Неужели там народ еще не тошнит от этой белиберды? Неужели ни у кого не закралось ни тени мысли о том, что, если мы все до единого уж такие герои, что ж тогда мы до сих пор торчим в этой песчаной пустыне, чтоб ей!

– Ну разумеется, нет, – пожала плечами Сэслик. – Неужто ты не понимаешь: те, кто не участвуют в сражениях, никогда

не хотят знать никакой правды. В противном случае никаких войн вообще бы не было, разве что нашлись бы идиоты вроде нас, готовые сражаться друг с другом.

– Отлично. Это ж просто замечательно, – сказал Мария, – что нам довелось служить с такими трахаными героями. Я почти не жалею, что не остался дома и не стал учиться, как следует наводить любовные чары, правда, Феччиа?

Тот рассеянно кивнул, выдавил улыбку и вышел на палубу «Авантюриста».

Хэл только диву давался, как в такие времена Феччиа умудрялся не отощать. Потом решил, что и не хочет этого знать. Этот человек просто изо всех сил старался оттянуть свою смерть и, стремясь к этой цели, ни разу не сделал ничего большего, чем от него требовали приказы и устав.

Сейчас и этого было более чем достаточно.

Хэл, облетавший полуостров с дозором, увидел новые части рочийских солдат, движущихся к фронту.

Другое звено, патрулировавшее верховья реки Ичили, заметило транспортные корабли, направлявшиеся к устью.

Но на фронте боевые действия приняли позиционный характер, и относительное спокойствие нарушалось лишь ежедневными вылазками и ночными нападениями – надо полагать, затем, чтобы никого не настигла смерть от старости.

Солдаты, повеселевшие было, когда им сообщили, что на зиму они отойдут на юг, не могли найти достаточно крепких ругательств, в особенности когда поняли, что зима уже подходит к концу и им не остается ждать ничего иного, как все усиливающейся весенней жары и иссушающего летнего зноя.

– Я приняла решение, – сообщила Сэслик, когда однажды ночью они прогуливались голышом по одному из пустынных пляжей за Джарраквинтой. – Я хочу, чтобы меня убили раньше тебя.

– О, боги! – изумился Хэл. – Мы поспали, выкупались, на обед была свежемаринованная рыба, были свежие овощи, а жареный цыпленок и вовсе изничтожил даже воспоминания о соленом обезьяньем мясе, потом самый настоящий салат, затем снова поплавали, повалялись, а ты вдруг выдаешь такое! О, женщина, да ты – настоящий романтик!

– Нет, просто реалистка, – пожала плечами Сэслик. – Я предпочитаю быть убитой до окончания войны в частности потому, что ни один чертов штатский просто никогда не сможет меня понять.

– Ладно, – сказал Хэл, – ты явно не исчерпала эту тему. Но почему ты хочешь погибнуть первой – разве ты забыла, что я решил быть бессмертным? Так что тебе ничто не угрожает.

– Потому что ты большой, храбрый и сильный. – Она запнулась. – И глупый. Поэтому ты перенесешь этот удар легче, чем перенесла бы я, если бы тебя разорвал в клочья какой-нибудь дракон.

– Замечательная мысль, – сказал Хэл. –

Ведь я тебя люблю.

– Я тоже тебя люблю, – сказала Сэслик. – Хотя ты и глупый, как я уже сказала.

Рочийцы ударили по ним на заре, через день после того, как Хэл и Сэслик вернулись из своей самоволки. Они нанесли удар очень умно, послав свои войска в самоубийственную лобовую атаку, которую дирейнцы и сэйджинцы остановили, буквально утопив в крови первый и второй эшелоны.

И не заметили другие части, подобравшиеся к ним по оврагам и ущельям изборожденного складками полуострова. Поэтому сочли атаку завершенной и расслабились, а некоторые, ликуя, даже выбрались из окопов, чтобы обобрать мертвых и прикончить корчившихся от боли безнадежных раненых.

Вот тут-то с рочийских позиций и хлынули две новые волны наступающих, и началась паника. Еще одна волна врезалась прямо в свалку рукопашного боя, и этой волне удалось прорваться в дирейнские траншеи.

Рочийцы не стали переходить к окопному бою в траншеях, как было в прошлые разы, когда они пытались убить каждого находившегося в них дирейнца или сэйджинца, но просто перепрыгивали через окопы, устремляясь к краю плато.

Дирейнцы уже собирались напасть на них с тыла, когда вдруг поднялась еще одна волна рочийцев, двинувшаяся в стремительное наступление.

Через миг все вокруг обратилось в хаос. Рочийцы, разделившись надвое, фактически окружили дирейнско-сэйджинские позиции.

Хэл, ожидавший приказов на флагманском корабле, увидел взлетевшие сигнальные флаги. Офицер-шифровальщик вдруг побелел как мел.

– Лорд... лорд Кантабри пал.

У Хэла внутри все сжалось, хотя он давно уже понял, что никто не может быть столь же бесстрашным, как Кантабри, и при этом надеяться жить вечно.

– Погиб?

Офицер взглянул на него, потом снова навел подзорную трубу на флаги, реющие над береговым плацдармом.

– Нет. Ранен в грудь... Отказался сдать командование... сейчас его везут в один из плавучих госпиталей. С ним врач. Никто не знает, выживет он или нет.

Лорд Хэмил метался по палубе, крича, чтобы спустили на воду шлюпки. Он судорожно пытался прицепить к поясу меч и твердил всем и каждому, что лично возглавит контратаку.

Хэл отправился на своей шлюпке обратно на «Авантюрист».

Плывя на шлюпке, он увидел звено черных драконов, несущих вымпелы, которые, как Хэл понял, когда они подлетели ближе, принадлежали ки Ясину. Всадники на драконах пронеслись над вершиной плато, покружили над кораблями и улетели обратно.

К тому времени, как Хэл добрался до «Авантюриста», они успели истребить поднявшееся в небо дирейнское патрульное звено до последнего человека.

У некоторых рочийцев были арбалеты, и не простые, а новой конструкции, основу которой составляла витая пружина – как в часах.

Но большинству из них вполне хватало и бессмысленной жестокости своих драконов, которые торжествующе ревели всякий раз, когда им удавалось сорвать всадника с его зверя, а потом расправиться и с самим вражеским драконом.