Крылья ветров (сборник)
Шрифт:
– Надо, Сёма, – кратко ответил Харин. – Надо. И поэтому тоже.
За сим последовал конец связи. Степанец убрал трубку в карман и допил кофе. Сатанисты, значит… Ну нет, какой из него сатанист: так, кантовался там, где тепло и есть лишний «баян»… Однако крючок в голове продолжал звенеть; Степанец вздохнул и понял, куда отправится после того, как уплатит по счёту.
Митю Ракова в своём кругу именовали двояко: по фамилии – Рак (со всеми возможными вариациями; например, поставить Рака раком: если Митя не отдавал взятого в долг и требовалось его проучить) и по поведению – Гуру-Дай: он любил проповедовать невнятные идеи, которые заканчивались всегда едино: просьбой
«Да уж, – подумал Степанец, разглядывая Митю, и припечатал: – Гнус!»
Обитал он в хибаре такого отвратного вида, что видавший всякие виды Степанец брезгливо скривил губы и старался ни на что не наступать и ни к чему не прикасаться. Бытовой сифилис не дремлет, особенно в таких местах, в которых тряпка со шваброй появились в день заселения и ни разу не пригодились.
– А что я? А я ничего! А я не брал ничего, вот тебе крест святой! – голосил гнус, пытаясь одновременно креститься и скручивать Степанцу кукиш. Степанец не стал особо разбираться в лопотании немытого философа, и, не сильно задумываясь по вопросу, дал Мите по сопатке. С умниками, нищебродами и неадекватами у него испокон веков был короткий разговор.
Митя моментально осел на землю, перепугался и умолк. Степанец произвёл на него неописуемое впечатление; наверно и сам архангел Михаил, выступивший в полном облачении и с пламенным мечом из огненной тучи с треском и блеском, не выглядел бы для Мити столь колоссально.
– А я ничего… – повторил было он и прижух окончательно. «Вот и ладненько», – подумал Степанец и сказал:
– Николаев Александр. Лечился с тобой в одной богадельне. Выкладывай всё, что знаешь, мне очень интересно.
Далее последовал такой понос слов и запор мысли, что на полное описание и рассортировку всего, вываленного Митей на Степанца ушло бы не менее недели. Степанец пару раз встряхивал гнуса, призывая его к порядку и следованию теме беседы, но гнус не унимался и продолжал нести: наконец-то у него отыскался слушатель. Впрочем, Степанец где-то к середине Митиного монолога впал в крепчайшую уверенность, что ему пудрят мозги, причём внаглую и беззастенчиво.
Из сказанного выходило невесть что, сапоги всмятку, смесь ненаучной фантастики и научного коммунизма. Итак, Николаев Александр действительно лечился вместе с Дмитрием Раковым в областном центре наркотерапии, причём лежали они в одной палате, и помянутый Николаев соседа за человека не считал, и не разговаривал с ним иначе, чем матом. Понятное дело: Николаев к тому моменту был совсем пропащим, докололся до того, что распродал всё из имущества, и за дозу не брезговал абсолютно ничем. В клинику его положили товарищи по университету, которым надоели загулы и бесчинства однокашника.
«Чудны дела твои, Господи, – подумал на этом месте Степанец. – Ну тогда совсем ясно, почему он на факультет не вернулся. В глаза-то как людям глядеть?»
Далее реализм повествования иссяк, и началась фантастика. Выяснилось, что Митя Раков вовсе не Митя Раков, опустившийся охламон и отщепенец со дна общества, а великий философ и маг, который совершил чудо. Да-да, настоящее чудо, и прямо в клинике, чтоб, так сказать, далеко не ходить.
– Что за чудо? – нахмурился Степанец.
Самое настоящее, что бы вы думали! Он, Митя Раков, достоин того, чтобы имя его славили в веках, и поклонялись ему как великому
– Ты мне ваньку не валяй! – рявкнул Степанец.
О да, часто бывало, что толпа и быдло платили философам не почётом и уважением, а презрением и ненавистью, но кто по прошествии лет вспомнит эту толпу? А вот его, великого Митю, не забудут вовеки веков, ибо он, произведя ритуал особого рода, вычитанный им (тут Степанец не разобрал, но додумал, что гнус вычитал неведомую ересь где-нибудь в сортире, а потом употребил по назначению) в особых документах (ну да, пятьдесят четыре метра!), вступил в контакт с духом Великого Жука, и выпустил его в мир.
– Хреново тебя лечили! – заметил Степанец. – Нечего мне тут заливать, по делу давай говори!
По делу выяснилось то, что в ритуале Митя использовал соседа по палате. Как было замечено выше, Николаев Митю в грош не ставил, и первым делом послал по всем известному адресу, но затем увидел в руках заклинателя духов волшебный пакетик с белым порошком, и продался полностью и сразу. После отбоя на полу маркером была вычерчена неведомая разуму загогулина, в центре которой разместился Николаев, а Митя принялся читать заклинания, расположившись в благоразумном отдалении. А потом стряслось вполне ожидаемое: дух Великого Жука заговорил с Митей устами Николаева.
– И что сказал? – спросил Степанец, несколько уморившийся от передачи «В гостях у сказки». Тут гнус замялся и прогундел нечто неразборчивое, из чего Степанец сделал вывод, что дух попросту послал его на три весёлых буквы. Гораздо более интересным оказалось то, что Николаев в итоге потерял сознание и пребывал в состоянии клинической смерти семь минут. Что самое интересное: поправившись, Николаев стал совершенно другим человеком: не прежним буйным полудурком, а спокойным, рассудительным и вполне созревшим для общественной жизни человеком. Больше он не ругал Митю последними словами и вообще почти не разговаривал с соседом, а спустя месяц и вовсе выписался из клиники, и больше Митя его не встречал.
Одним словом, укрывище гнуса Степанец покидал весьма озадаченным. Хотя он и был искренне верующим человеком, как и все люди его круга, носил на шее золотой крест, по размерам впору какому-нибудь батюшке, и частенько жертвовал на храм, но всякие заклинатели духов, очистители чакр и очевидцы божественных чудес вызывали у него вполне обоснованное подозрение и брезгливость. Вот и сейчас Степанец шёл к машине, пребывая в некотором смятении чувств. Возникшая мистика среди насквозь прозаического дела неприятно его задевала.
Впрочем, обдумать окончательно услышанное от Мити Степанец не успел: на мобильник поступил звонок от Харина.
– Сёма, давай скорее сюда, – голос Харина ощутимо дрожал, что Степанца почти напугало. – У нас проблемы.
Проблем действительно было немало: Степанец понял это, когда увидел на двери клуба табличку «Закрыто», и это в шесть вечера, когда в клубе вовсю развлекался народ на уроках танца живота. В предбаннике, гардеробной, и первом, чайном зале не было ни души, даже податливых девчонок из обслуги. Степанец прошёл в зал славы, где устраивались концерты, и на стенах висели фотографии звёзд всероссийской величины, удостоивших вниманием «Двери в небо» – тоже никого. Клуб натуральным образом вымер. Степанцу подумалось, что он один во всём здании, и тотчас же уловил тоненький протяжный скрип, похожий на плач. От этого не страшного, в общем, звука, по спине Степанца пробежали мурашки, чего за ним раньше не водилось. Он в какой-то момент обнаружил, что держит в руке пистолет: оружие придаёт человеку уверенность даже в такой ситуации; Степанец понимал, что выглядит глупо, что не может позволять подобного поведения, но ничего с собой поделать не мог.