Крылья
Шрифт:
– Самсончик, где ты? – Испугалась Вера. Она очнулась, пыталась приподняться на локте и осмотреться.
– Тут я Верунчик, тут. Здесь я не бойся. – Я подошел к ней и сев рядом, положил ее голову себе на колени. Совсем как с Тимом.
– Все хорошо Вера. Все хорошо. Я нору нашел теплую. Смотри – какая большая. – Я сделал широкий жест свободной рукой.
– Тут и реактор есть и уголь и катализатора целая бутыль. Проживем. Не переживай. Тебе отдохнуть сейчас надо. Сил набраться. Нужно, чтобы хворь из тебя вся вышла. А выйдет из тебя хворь,
– А Последники? – Вера почти осмысленно смотрела мне в лицо с колен. Я снял с каски фонарик и положил на нары рядом.
– Тоже еще незадача. Я же нору не всю обошел. А вдруг здесь кто-то мертвый лежит? Еще со времен последней войны? Такое иногда бывает.
Заходит, скажем, Изгой в нору. А там все есть. И вода есть, и уголь есть и катализатора – залейся. И по коридорам грибов видимо-невидимо. И ферментов полные карманы. Собирай да ешь.
Вот он в такой норе устаивается да и живет себе. А в ней кто-то раньше жил да умер. Мало ли от чего умер? От тоски мог умереть, или от болезни, или от старости. Приляжет уставший Изгой на нары, а Последник, весь червями выеденный аж до блеска встанет, и как начнет своим скелетом греметь, на ребрах играть. Как завоет!
– На чужое позарился, дармоед! Ни какого от тебя толку в Городе нет, так ты сюда пришел?! Меня старика объедать опивать да у моего тепла греться! Да как посмотрит на него, на Изгоя, слепыми глазницами, так тот сразу чувства и лишается. А уж если потрогает его Последник своими костяшками, так не только Изгой умирает. Тут уж и Лекарю можно на тот свет отправиться.
– Чисто тут Верунчик. – Соврал я. Не люблю врать. Плохо мне, когда вру. Будто не я становлюсь, а другой, какой-то. Словно стенка перед глазами вырастает. Раз соврал, другой соврал. А она все толще и толще. Вот и стараюсь не врать.
Но, тут как же? Скажешь, что не всю нору осмотрел, так Вера еще больше бояться начнет. Мне-то Последники что? Я уже так устал, что, наверное, у него на плече спать смогу.
– Я все-все проверил, Вера. – Вру я ей дальше. – Правда-правда. Все проверил. – Вера благодарно кивнула головой и глаза закрыла. То ли во сне, то ли в беспамятстве. А от реактора тепло пошло. Почти жар. Плесень у дверей закрутилась кольцами, пожухла.
Я даже вспотел весь. А это плохо. Воды и так мало. Лучше мне не потеть. Вере вот можно. Нужно даже.
Я аккуратно опустил ее голову на нары. Расстегнул ворот своей рубашки. Подошел к мешку Тима и вывалил все его содержимое на пол. Ревизию давно надо было сделать. Как же на Крышу идти, если припасов своих не знать? Плохо…
# # #
Ландгрувер стоял навытяжку перед высшим Храмовником. Пальцы вытянутых вперед рук подрагивали. Глаза, закатившись под лоб, мертво отсвечивали белками.
– Что видишь? – Ровно вопрошал Храмовник в алом хитоне. Высохший длинный как лом, старый и мудрый.
– Страх вижу… – Покачиваясь, отвечал Ландгрувер.
– Боль вижу…
– Что болит? – Оживился Храмовник.
– Ноги… – Отозвался Ландгрувер.
– Спина… Руки в мозолях… Идет кровь… Света совсем немного…
– Тим?
– Нет…
– А Тим? – Ландгрувер напрягся. Пальцы дрогнули. Через бритый лоб пролегла морщина. По щекам стекали капли пота.
– Не вижу… Хотя… – Ладнгрувер качнулся с пятки на носок. Нагнул голову. Повернул ее чуть вправо-влево.
– Вижу раньше… Высоко… Страшно… Тоска… Боль… Песня…
Какая песня? – Храмовник подошел к Ландгруверу ближе. Коснулся его плеча длинным пальцем. Тот вздрогнул. Выгнулся словно от разряда электротока. Запел чужим, пустым, страшным голосом
– Баю-баю-шки баю …
– Вера?
– Да…
– А, Тим?
– Тим?
– Да…
– Болит. Сильно болит, грудь болит. Живот болит. Потом – светло, чисто… Отдых… Навсегда…
– Дальше! – Храмовник положил руки на плечи Ландгруверу. Тот просел, слово на него повесили двухпудовую гирю.
– Тьма, потом – свет – Ландгрувер тихо вздохнул и стал падать. Храмовник подхватил его подмышки.
– Тим?
– Да… – Прошелестел белеющими губами Ландгрувер.
– Я скажу три – тебе станет легче. Три… – Ландгрувер перестал падать. Закачался неловко, но устоял.
– Я скажу два, и ты откроешь глаза. Два… – Ландгрувер открыл глаза и стал сонливо осматриваться по сторонам.
– Я скажу один, и ты вернешься. Один… – Взгляд Ландгрувера приобрел осмысленность. Он смущенно отстранился от высшего Храмовника. Сделал два шага назад и склонился в полупоклоне, положив на сжатый кулак открытую ладонь.
– Простите, Учитель. – Он склонился еще ниже.
– Я не все увидел. Я недостоин. – Храмовник грустно улыбнулся, собрав на щеках глубокие складки.
– Не вини себя. Для того, чтобы видеть, нужны силы и дар. У тебя есть и то и другое. Я не ошибся.
– А, Самсон? – Ландгрувер выпрямился и пытливо посмотрел учителю в глаза. Тот покачал головой из стороны в сторону. Приложил палец к губами.
Ландгрувер снова склонился перед Храмовником и сделал еще один шаг назад.
– Я прошу меня простить, Учитель, я просил о недозволенном.
– Всему свое время, младший. – Храмовник величаво поднял руку в струящемся пурпуре и осенил Ландгрувера знаком Свободы.
– Ты должен отдохнуть. Завтра нужно будет видеть снова. Иди. Пусть тебе дадут поесть.
# # #
– Та-а-ак… Что мы имеем? А имеем, и вроде бы как неплохо имеем. Вода два литра. Грибов четыре брикета. Протеинов три. Ого! – Я раскопал в куче вещей и нежно поставил рядом стеклянную баночку с россыпью голубоватых кристаллов.
– Живем, Верунчик! Живем! Тебе от сахару сразу полегчает! Это не грибы в животе ворочать! Сахар он сразу в голову идет, в сердце в руки-ноги!