Крылья
Шрифт:
Глава 3
НАТАЛИ
БОЛЬНИЦА НАХОДИТСЯ НА ЭТАЖ ВЫШЕ УП, рядом с главным входом, и к тому времени, когда мы до неё добираемся, я уже вся запыхалась.
Я останавливаюсь у стеклянных дверей, набираясь смелости, готовясь к тому, что меня ждет — капельница, которая должна помочь с анемией, коктейль из противовирусных препаратов, и еще несколько мучительных, болезненных инъекций. Я прохожу эти процедуры каждый день, с момента моего попадания сюда. И хотя я благодарна за то, что меня лечат — я ненавижу каждую секунду этих процедур.
Я перевожу взгляд на Элайджу. Его кадык неравно дергается вверх и опускается вниз, когда он смотрит на двери, ведущие в больницу. Я ласково беру его за руку.
— Тебе не обязательно идти вместе со мной, — говорю я. — Я знаю, как ты ненавидишь это место.
Моя мама с доктором Крейвеном держали Элайджу в заложниках в Блэк Сити и ставили над ним эксперименты. Это его яд они использовали для создания «Золотого Дурмана», который убил несколько подростков в городе, в результате чего моя мама попала в тюрьму. Так что очевидно, почему Элайджа не большой фанат больниц. Или доктора Крейвена. Или моей мамы.
Его взгляд падает на мою руку, которая все еще держит его предплечье.
— Ради тебя все, что угодно.
На меня волной накатывает чувство вины, и я убираю руку. На его лице мелькает боль. Пару недель назад Элайджа признался в чувствах ко мне, когда мы были во Фракии. После мы притворились, будто этого разговора не было, но это признание теперь висит тенью над нашей дружбой. Он открывает стеклянную дверь мне, и я захожу в больницу.
Внутри все по-больничному стерильно и бело, кроме зеленых дверей в конце комнаты, которые ведут в лабораторию доктора Крейвена.
Палата заполнена всевозможным оборудованием, которое шумит и пищит, чья единственная, как по мне — вызывать мигрень. По обеим сторонам комнаты тянутся ряды коек, возле одного из них стоят мои родители и ругаются.
— Джонатан, я не собираясь опять это обсуждать, — говорит мама. Она болезненно худа. Острые скулы обтянуты бледной кожей. Черные волосы собраны заколкой в шиньон.
— Она была и моей дочерью, — говорит отец таким голосом, который у него бывает, когда очень зол. — Я вырастил её, как родную.
Я до сих пор никак не могу привыкнуть к тому, что мой отец жив. Мне надо как-то свыкнуться с тем, что этот человек — мой отец.
Папа обладал классической красотой, как актер из старых фильмов моей сестры и я очень хорошо помню тот волевой подбородок, озорные голубые глаза и легкую улыбку. Он больше не улыбается, вообще. Хотя, наверное, это нелегко, после того, как Разъяренный изуродовал ему лицо.
Я была с ним, когда на него напали. Раны были настолько тяжелыми, и казалось невозможным, что доктор Крейвен мог бы его спасти. Так что, когда мама сообщила, что папа умер, я ей поверила. Я даже не задала ни единого вопроса, когда она отказала мне в просьбе взглянуть на его тело, сказав, что не стоит лишний раз травмировать свою психику. Я ничего не сказала и на её решение хоронить папу в закрытом гробу. А на самом же деле доктор Крейвен стабилизировал его состояние и позже тайно перевез в это учреждение, чтобы здесь его выходили, пока мы хоронили пустой гроб.
Мне было больно от того, что родители держали этот секрет от меня, но я понимаю, почему они так поступили. Мой отец считался предателем государства, и было бы безопаснее для всех нас, ели бы он остался «мертвым», а мама продолжала работать на Пуриана Роуза, словно она была по-прежнему ему предана. Надо заметить, что вообще-то она была за сегрегацию, но в первую очередь мама была предана своей семье. Я поняла это, когда она призналась, что согласилась заразить Дарклингов, только потому, что Пуриан Роуз угрожал Полли и мне. Она всегда заключала только выгодные союзы. Прямо сейчас ей выгодно быть среди повстанцев.
— Шивон, мы не можем продолжать отмахиваться от этого. Её не вернуть, — говорит отец.
К моему удивлению, мама издает страдальческий всхлип и прижимается к отцу.
— Джонатан, я не могу, просто не могу, — всхлипывает мама.
Папа обнимает маму. Я ошеломлена её видом. Она выглядит такой сломленной. Только однажды мне довелось её такой увидеть. В тот день её отправили в тюрьму. Она не рассказала мне, что с ней там произошло, но слухами земля полнится: пытки, лишение сна, морение голодом, накачивание наркотиками — в общем, все, что должно сломать заключенного.
Дверь в конце помещения открывается и к ним выходит доктор Крейвен с планшетом в руке. Это высокий мужчина, средних лет с яркими, зелеными глазами и кудрявыми, бронзовыми волосами. На его длинном носу восседают очки, линзы которых в форме полумесяца. Поверх комбинезона бутылочного цвета, на нем надет белоснежный халат. Доктор Крейвен работал с моей мамой в Блэк Сити на протяжении двенадцати лет, занимая должность главы «Департамента Науки и Технология против Дарклингов». Он так же был нашим семейным доктором, почти двадцать лет. Именно он провел операцию по пересадки мне сердца.
И это доктор Крейвен создал С18, вирус «Разъяренных», который был разработан как оружие против Дарклингов. Поэтому он моя надежда на излечение. Папа, к счастью, не заболел, после того, как подвергся нападению зараженного Дарклинга, но я оказалась не так удачлива. Возможно, это связано с тем, что у меня сердца Дарклинга. В буквальном смысле. А может у папы просто был иммунитет. Не знаю, мы все еще пытаемся это выяснить.
— Привет, конфетка, — говорит доктор Крейвен.
Родители резко отстраняются друг от друга, и мама быстро вытирает слезы.
— Привет, доктор Крейвен, — говорю я, присаживаясь на край койки. — Давненько не виделись.
Он в ответ ухмыляется. С тех пор, как я появилась здесь, большую часть времени я провожу в больнице.
Мамин поясной пейджер пищит и она смотрит что там. Она поворачивается к папе.
— Это Командующий. Он хочет, чтобы я немедленно с ним связалась.
Папа управляет здесь военными операциями, но как самый высокопоставленный правительственный чиновник на базе, технически моя мама у него начальник. Она неуверенно смотрит на меня.