Крым, Северо-Восточное Причерноморье и Закавказье в эпоху средневековья IV-XIII века
Шрифт:
Копья, судя по сравнительно редкой встречаемости, широко распространенным видом оружия, по-видимому, не были. Продолжали бытовать наконечники прежних типов, но пропорции четырехгранных меняются — длина конической втулки становится почти равной длине пера (табл. 102, 32, 33). Почти полностью исчезают из употребления конические наконечники II типа (без выраженного перехода втулки в перо). Защитное вооружение в виде железных шлемов, склепанных или сваренных из четырех клиньев, является частым элементом воинского инвентаря. Шлемы полусферической и остроконечной форм помещались в изголовье, иногда надевались на голову умершего. Кольчуги практически не встречаются, зато изредка попадаются остатки щитов — их круглые железные оковки.
Набор бытовых предметов прежний. Это черешковые ножи с деревянными или костяными рукоятями, каменные брусковидные оселки, менее тщательной выделки кресала — калачевидные с несомкнутыми концами и овальные, представляющие новый тип (табл. 102, 23, 22, 17–19). В мужских погребениях, как и ранее, встречаются мотыжки (табл. 102, 14) и серпы другого облика, с черенком; характерны топорики-секирки с удлиненным лезвием, которые, возможно, входили в комплект воинского вооружения.
Изменились женские
В инвентаре женских погребений присутствуют не встречавшиеся до этого предметы рукоделия: бронзовые наперстки с чеканным пунсоном, костяные проколки, украшенные гравировкой, бронзовые иглы и костяные трубочки-игольники (табл. 102, 11, 12, 16). К ним причисляют также кабаньи клыки, игравшие роль гладила и часто клавшиеся в могилы. Дополняют женский инвентарь пряслица из черепков и камня (табл. 102, 13) и ножницы старого типа, наряду с которыми начинают встречаться шарнирные. Характерны ранее редкие бронзовые туалетные наборы, состоявшие из копоушки, ногтечистки и миниатюрной дырчатой ложечки, а также отдельные предметы из них. Особенно часто попадаются ногтечистки с витым стержнем и расплющенным загнутым концом (табл. 102, 9). Столь же часто попадаются в погребениях зеркала — простые дисковидные с петелькой в центре на обратной стороне. Иногда они имели бортик и, как прежде, простейший орнамент (табл. 102, 1, 2).
Глиняная посуда помещалась в ногах, эпизодически в головах умерших, со временем став неотъемлемым атрибутом могил. В основном, это гончарные красно- и оранжево-глиняные кувшины и кружки с прищипленным краем-сливом против ручки или «на себя», которые по-прежнему украшались лощением (чаще вертикальным полосчатым) и теперь гораздо реже рифлением. Сохраняется характерный способ крепления ручек одним концом к середине горла, другим к плечикам. Наряду с глиняными, а иногда вместо них, в могилах у ног или справа у бедра покойников находились стеклянные сосуды. Это стаканы с воронковидно вогнутым дном, прямыми раструбообразно расширяющимися к устью стенками и эмалевой с золотом росписью в виде мелких рыбок, дельфинчиков, птиц и бордюров с арабскими или псевдоэпиграфическими надписями (табл. 102, 6, 7). Такие стаканы изготавливались в Сирии и Месопотамии в XII–XIV вв. и мамлюкском Египте в XIII–XIV вв. и были распространены на черноморском побережье от Анапы до Абхазии. Благодаря традиционному наличию в ящичных погребениях северной части побережья, они играют роль их «визитной карточки», особенно в XIV — начале XV в. Встречаются также стаканы цветного стекла аналогичной формы, но более приземистые и без росписи, с рельефным налепным декором частыми каплями на тулове (табл. 102, 8).
Несмотря на наличие каменного ящика, парное двухъярусное с северо-западной ориентировкой погребение в пос. Мысхако, о котором говорилось выше, резко выделяется деталями обряда среди остальных ящичных захоронений и, в отличие от них, более узко датируется концом XIII — началом XIV в. (табл. 96, 15). Верхнее погребение лучника было покрыто кожей и лежало на слое березовой коры, под которым тоже зафиксирована кожаная прослойка. Лук справа и колчан были помещены поверх кожаного «покрывала». Колчан имел деревянную тыльную сторону, берестяную лицевую с костяными накладками с резным и циркульным геометризованным орнаментом (табл. 102, 15) (Дмитриев А.В., 1978, с. 9 и сл.). Стрелы с обмотанными берестой древками были обращены остриями ко дну колчана. Нижнее женское погребение сопровождалось тремя ножами, серебряными спиральными височными кольцами, хрустальными гранеными и округлыми ластовыми и гагатовыми бусами, бубенчиком с ребром и ногтечисткой описанных типов (табл. 102, 5, 9, 21). У головы женщины находился кожаный мешок или сумка и в нем самшитовый двусторонний гребень с циркульной гравировкой (табл. 102, 10) и точеная деревянная поделка со следами раскраски, вероятно, шкатулка или сосудик. К этому же времени относится комплекс из могильника у горы Мысхако — ящичное погребение лучника со стрелами и деревянным колчаном с костяными накладками иного, «кипчакского», типа, пышно орнаментированными гравировкой, заполненной черной пастой (табл. 102: 24–27) (Сизов В.И., 1889, с. 74).
В южной части побережья в окрестностях Сочи курганные могильники в основной массе не исследованы, а единичные вскрытые насыпи дали преимущественно поздний материал XIV–XVI вв. (Воронов Ю.Н., 1979, с. 105–108). Для них характерно использование камня в погребальных сооружениях в большем количестве (концентрические обкладки, большие гробницы, вымостки), единообразие инвентаря и отсутствие погребений с конем как в это, так в предшествующее время.
Материальная культура населения побережья Северо-Восточного Причерноморья, какой она представлена археологическими памятниками XI–XIV вв., неоднородна. Это объясняется, с одной стороны, неравномерной их изученностью, с другой — природно-географическими условиями и различной историко-культурной ориентацией разных его частей. Север региона (до широты Туапсе), в целом, тяготеет к Северо-Западному Кавказу. Яркие слагаемые здешней культуры конца XI — первой половины XIII в. создают носители кремационного погребального обряда, которые, в свою очередь, генетически связаны с предшествующим периодом VIII–X вв., когда тут внезапно появляется этот обряд. Связь прослеживается в преемственности и развитии обряда трупосожжения, в вещах и составе погребального инвентаря, в трансформации в конце XI — первой половине XIII в. обычая VIII–IX вв. помещать в воинские погребения сбрую в обычай сопровождать погребения захоронением коня. Предстоит выяснить, непрерывной или дискретной была эта связь. Заметная хронологическая и археологическая лакуна, т. е. малочисленность древностей (особенно погребений) X–XI вв., пока ждет разгадки. Она может объясняться цепочкой факторов: невыявленностью в регионе соответствующих грунтовых памятников, поселений и могильников; еще неясной для нас демографической ситуацией в равнинных и горных районах; временным отсутствием разработанной хронологической классификации местных вещей финального этапа салтово-маяцкой эпохи и второй половины X–XI вв. (важно подчеркнуть, что систематизация археологических материалов периода развитого и раннего средневековья является молодым направлением в их изучении). Так, по мнению А.В. Дмитриева, внезапное и обильное появление в Причерноморье курганов с кремациями и впускными ингумациями при многовариантности погребального обряда относится к первой половине XIII в. и связано с монгольским вторжением и перемещением разноплеменных групп, но это не исключает наличия редких подкурганных захоронений XI–XII вв., которые могли оказаться «перекрытыми» массой новых кладбищ (Дмитриев А.В., 1988). В этой связи тем более перспективна разработка хронологической классификации погребений исследованных могильников наряду с изучением равнинных районов у Анапы, станицы Раевской и в Цемесской долине, давших материал X-XII вв., о необходимости которого говорит А.В. Дмитриев.
Благодаря исследованиям в последние десятилетия биритуальных и кремационных могильников XI–XII вв. в Западном Закубанье — низовьях левых притоков Кубани (поздняя хронологическая группа Казазово-1, Циплиевский-1, Черноклен, Абинский-4, Ленинахабльский, ранняя хронологическая группа Убинского, Псекупс-2 и 4) выявляется их большое сходство с могильниками Северо-Восточного Причерноморья конца XI — первой половины XIII в. (Армарчук Е.А., Малышев А.А., 1997, с. 109). Более того, такое сходство наблюдается и для периода VIII–IX вв., и кремации обоих регионов уже объединены в одну, «абинско-новороссийскую» или «кубано-черноморскую» группу (Каминский В.Н., 1993, с. 110; Пьянков А.В., Тарабанов В.А., 1998, с. 18–32). Закубанские могильники этого времени и XI–XII вв. тоже сопоставимы (Пьянков А.В., 1993, с. 136–137; 1988; 2000, с. 21–22; Носкова Л.М., 1999, с. 191–192) и, возможно, при дальнейшем изучении встанет вопрос о существовании здесь, на Северо-Западном Кавказе, в последней четверти I тыс. н. э. — первой четверти II тыс. н. э. единой археологической культуры. Пока же носители кремационного погребального обряда и сопряженной с ним культуры в тех формах, которые выявлены в Северо-Восточном Причерноморье и Западном Закубанье, не определены, и спектр предполагаемых этносов включает абазин (Алексеева Е.П., 1971, с. 191–196), тюркские или тюркоязычные племена, вышедшие из болгарской группировки (Дмитриев А.В., 1979а, с. 56; Пьянков А.В., 1986; Каминский В.Н., 1993, с. 110), угров (Михеев В.К., 1985, с. 97; Тарабанов В.А., 1994, с. 58–59). Накопившийся археологический материал из обеих областей дает, как мне представляется, некоторые веские основания для отождествления носителей этого обряда с касогами, а его ареал совпадает со сведениями нарративных источников X–XIII вв. об их стране. Сохранилось ценное в этой связи письменное свидетельство Масуди о кашаках, в котором сообщается о том, что этот народ исповедует религию магов («маджус»). В.Ф. Минорский обратил внимание на данный термин, который мусульманские авторы применяли к древним русам и норманнам, видимо, из-за их обычая сжигать мертвых, известного им со слов Ибн Фадлана, но искаженно понятого как «огнепоклонничество» магов (Минорский В.Ф., 1963, с. 206, примеч. 81).
Другие элементы культуры Северо-Восточного Причерноморья, представленные материалами поселений и ингумационных погребений с каменными конструкциями и ящиками, берут начало в старой местной среде. Именно они создают основной фон, на который накладываются новшества, и распространены не только на севере, но и на юге побережья. Южная часть Восточного Причерноморья традиционно связана с Абхазией и Закавказьем.
Достаточно выпукло обозначаются иные направления связей. Объясняться они могут по-разному: культурно-торговыми контактами, этническими процессами, определенными путями «миграции» вещей или модой, случайными заимствованиями и многим другим. Так, на севере побережья, особенно под Анапой, это наличие вещей — поясной гарнитуры и уздечных наборов, присущих позднеаланской катакомбной культуре западного варианта, а, в целом, развитие упряжи и вооружения в одном русле с аланскими. Правда, путь распространения отдельных категорий вещей (например, золоченых сбруйных украшений) еще не определен: от алан на запад или наоборот. Кстати, тесное взаимодействие культур Северо-Западного Кавказа и Центрального Предкавказья (и Приазовья, Подонья) отмечается и в VIII–IX вв. (Носкова Л.М., 1991, с. 76–77). Далее связи уводят на Тамань, где в посуде Тмутаракани тоже присутствуют лепные горшки с насечками по плечикам (тип В), красноглиняная керамика — кувшины с рифлением, ойнохоевидным венчиком, парадным усложненным лощением и пифосы с рифлением (Плетнева С.А., 1963, рис. 23, 2; 24; 27, 3; 27, 1). Некоторые типы сосудов, в том числе поливных, и амфор, в их числе с дуговидными и высокоподнятыми ручками, объединяют весь византийско-причерноморский мир, и продолжается активный поиск мест изготовления тарной и прочей керамики (типа: табл. 101, 14) (Волков И.В., 1989; 1996). Предстоит выяснить источник проникновения на север побережья предметов с христианской символикой: из Древней Руси, Крыма, где есть им прямые аналоги, из таманской православной ойкумены или Византии?