Крымская повесть
Шрифт:
Затем господин Симонов помолчал и грубой прозой порекомендовал:
— Проваливайте-ка вы оба к черту! Туда, туда, подальше! Где моя дочь и где мой ретушер — это их личное дело. И немного мое. Но не ваше.
Уже на улице Зауэр сказал Надежде:
— Такой человек есть факт очень опасный.
— Еще бы! — ответила Надежда. — И он сам. И его дочь. Хорошо, что у него нет еще и сына. Из того и вовсе получилось бы нечто невероятное.
— Что именно?
— Ну, например, цареубийца. Странно, почему Людмила и Владимир исчезли в один и тот же день? Неужели бежали вдвоем?
— Нет, —
— Бегут не только от чего. Бегут еще и чему-то навстречу. Откуда я знаю? Может быть, умчали навстречу своему счастью…
Весь этот разговор слышал Витька Эдельвейкин, который с утра тоже вертелся подле фотографии в надежде узнать, куда запропастился Владимир. У Витьки в те дни было множество важных дел. В частности, он решил срочно построить электромобиль, узнав, что в Лондоне такие машины семь лет назад начали конкурировать с кэбами. И на этом пути Витька уже кое-чего добился: отыскал четыре старых колеса на твердых резиновых шинах от выброшенного на свалку старого ландо. Оставалось раздобыть лишь электромотор и аккумуляторы. Что такое электромотор, Витька знал, хотя никогда его не видывал. Загадкой оставались лишь аккумуляторы. Помогла энциклопедия. Благодаря ей Витька узнал, что состоят они из медных и цинковых пластин, перемежающихся изоляторами, а сама емкость, в которую пластины помещены, заполняется кислотой…
Следуя шагах в десяти за Надеждой и Зауэром, Витька одновременно прислушивался к разговору и думал об аккумуляторах.
— Вы и пишете и рисуете. Это есть удивительно. — Зауэр помог Надежде перейти через узкий мостик, соединяющий Пушкинский бульвар с Мариинской улицей. — Писать для детей — очень благородно. Если детей воспитывать в послушании, из них вырастут добропорядочные взрослые. Важно, чтобы ребенок с детства знал, что следует всегда слушаться старших. Старшие уже сделали те ошибки, которые ребенку еще предстоит сделать. И многие старшие, поняв, как они ошибались, уже раскаялись и успокоились. Это есть то, что нужно понимать детям.
— Может быть, дети что-нибудь и поймут в ваших речах, зато мне они не вполне ясны, — зло ответила Надежда.
— Да? Какая жалость! Я ведь говорю так понятно. Во всяком случае, для себя самого… Говорят, вы пишете сказки?
— Случается. В минуты хандры.
— Эти сказки… Они — со счастливым концом?
— Вот именно: со счастливым. Чтобы себе самой становилось веселее.
— О, для детей это очень важно. Это есть самое главное. Дети должны знать, что послушание всегда есть путь к тому, чтобы все было хорошо, что за послушание наградой есть счастливый конец.
— Да что вы заладили: послушание да послушание! Как будто в нем смысл жизни?
— А в чем же? — искренне удивился Зауэр. — В чем же, если не в нем? Картины вы тоже пишете специально для детей?
— Нет, для себя самой. И вообще, пока что я не написала ни одной. Просто пыталась брать уроки… по крайней мере, до недавних пор, пока Владимир был в Ялте.
— Понимаю ваше огорчение. Художник так внезапно и загадочно исчез, что вы вправе иметь к нему счет… Порядочный молодой человек так не поступает. Вспомните искренние слезы юного Вертера, его прекрасную любовь к своей Лотте!
— Замолчите! — закричала вдруг Надежда. — Все это уже мое личное дело.
— О, нет, — сказал Зауэр, — не только личное… Я тоже очень волнуюсь за вас…
— Если бы я только могла знать, где он и где она? И вместе ли они? При чем тут ваш Вертер?
— Со временем мы все узнаем. Обязательно узнаем. Нет на свете таких вещей, которые в конце концов не узнаются… А о Вертере нельзя говорить плохо. Он был, есть и будет идеал, к которому все мы стремимся и никогда не достигнем.
— Да что вы такое говорите? Серьезно ли? Если вам так хочется походить на Вертера, повздыхайте где-то на уединенной скамеечке, а затем застрелитесь.
— О, нет! — вздохнул Зауэр. — Теперь я уже не Вертер. Теперь я есть хозяин пансионата. Вертер никогда не стал бы покупать пансионат… Он был… Как это сказать?.. Душевный? Нет, иначе. Вот, нашел — наделенный душой и высокими мыслями.
— А хозяину пансионата душа не нужна?
Зауэр вздохнул. И неожиданно признался:
— Душа мешает делать дело. Но я ее имею. Она мне не друг. Нет, нет, она мне враг.
Витька понял, что дальше идти за Зауэром и Надеждой ему незачем. Они действительно не знали, где Владимир и Людмила Александровна. Да и кто в Ялте мог в ту минуту догадаться, что Владимир спит в гостинице «Кист», а Людмила Симонова под крики матросов: «Правильно, Наташа! Говори еще, сестричка!» — заканчивала свою речь на Нагорной площади!
Витька недолго постоял на лестнице, посмотрел вниз, на шумную, ссорющуюся с острыми камнями речку, а затем направился к магазину Симонова. Никто из служащих не обратил на Витьку внимания, и он преспокойно проскользнул в кабинетик хозяина. Господин Симонов как раз закончил бутылку и вознамерился было откупорить следующую. И вдруг увидел перед собой распахнутые, как два окошка в ясный день, глаза Витьки.
— Мальчик! Ты откуда? Постой, постой! Ты, мальчик, снишься мне или вправду стоишь тут?
— Нет, я не снюсь, — ответил Витька. — Я пришел попросить у вас денег.
— А хорошо ли просить? Кто тебя этому учил?
— Плохо, — согласился Витька. — Просить деньги нельзя. И никто меня такому не учил. Но мне сейчас очень нужны пять рублей.
— Зачем они тебе? Почему именно пять? На какое баловство? Скажи честно… Если не соврешь, а я это по глазам пойму, не то что пятерку — десять дам.
— Я поеду искать дядю Владимира, который у вас работает.
— Так, так, так, — забормотал Александр Семенович, чувствуя, что мир вокруг начинает обретать для него реальные очертания. — А ты знаешь, куда он поехал?
— Точно не знаю. Но думаю, что в Севастополь. Так чувствую.
— Он уехал один?
— Не знаю.
— Ты-то ему кем приходишься? Племянник?
— Мы дружим. Друзья мы.
— Друзья, значит… Очень хорошо, хотя странно.
— Ничего не странно! — возразил Витька.
— Нет, странно.
— Нет, не странно, — упорствовал Витька. — Ведь я же с ним дружу, а не вы. Мне лучше знать.
— Так-то оно так, да какой-то в этом во всем непорядок. А если я тебе денег все же не дам?